Генри Каттнер - Темный мир

— Совсем немного. — Я сопроводил свои слова отрицательным жестом. — Но достаточно… чтобы не доверять тебе полностью.

— Значит искусственные воспоминания землянина, наложенные на твою память, все еще сильны. Гэст Райми предупредил, что в итоге ты вспомнишь все, но на это потребуется немало времени. Фальшивая запись в нейронной оболочке твоего мозга сотрется и обнажится первоначальная, истинная. Но на это нужно время.

«Как реставрированная икона, — подумал я, — Слой краски поверх другого. Не знаю, предстоит ли мне стать Ганелоном, но пока что я остаюсь Эдвардом Бондом».

— Интересно, — сказал Матолч, поглаживая рыжую бородку, — ты провел около двух лет вдалеке от нас. Не изменился ли ты окончательно и бесповоротно? Прежде ты всегда… ты ненавидел меня. Ганелон, ненавидишь ли ты меня по-прежнему?

— Нет, — ответил я не колеблясь. — Чувство, которое я испытываю в твоем присутствии, можно охарактеризовать как недоверие.

— И у тебя есть на то веские причины! Мы всегда были врагами, Ганелон, хотя и были повязаны заботами и постановлениями Совета. Желаешь ли ты, чтобы и в дальнейшем нас разделяла вражда?

— Нет, если это зависит только от меня. Я вовсе не намерен наживать себе врагов — особенно здесь.

Рыжие брови Матолча взметнулись вверх.

— Ты неузнаваем, лорд Ганелон! В старые добрые времена тебе было бы безразлично, сколько человек числят тебя среди врагов. Боюсь, что изменения, происшедшие с тобою, неисправимы, и тогда всем нам не избежать подстерегающей нас опасности.

— Я ничего не понимаю. — Мне надоел этот бесплодный разговор. — Смысл твоих слов не доходит до меня. Все это похоже на затянувшийся сон.

— Подведем итоги. Если прежний Ганелон возродится в тебе — вражда неизбежна. Но пребывание на Земле могло изменить тебя, и как знать, мы еще можем подружиться. Признаю, друг предпочтительней врага. Медее это не понравится, но Эдейри будет в восторге. А что касается Гэста Райми… — Матолч пренебрежительно пожал плечами. — Он уже стар, очень стар. А ведь после него ты, Ганелон, станешь обладателем наивысшей власти. Но бразды правления тебе дано подхватить только в Кэр Ллуре.

Матолч умолк и несколько секунд смотрел на меня с ожиданием. Но что я мог сказать в ответ на услышанное?!

— Прежде ты знал, что ожидает тебя в Кэр Ллуре. Ты страшился и в то же время жаждал власти. Однажды ты побывал там: в день, когда тебя посвящали… Но сейчас ты изменился, и связь между тобою и Ллуром утончилась. Но ее можно укрепить, стоит тебе только захотеть.

— Кто такой Ллур? — я все еще надеялся получить ответ на этот вопрос.

— Не советую тебе задумываться над этим! — Голос Матолча звучал вполне искренне. — Будь настороже, если во время беседы с тобою Медея заговорит о Ллуре. Не знаю, Ганелон, предстоит ли нам враждовать как прежде, но ради нашего общего благополучия, ради благополучия Темного Мира — заклинаю тебя: избегай посещения Кэр Ллура. Как бы не умоляла тебя Медея! По крайней мере дождись, когда восстановится твоя память.

— Так кто же такой Ллур? — повторил я.

Матолч отвернулся от меня.

— Я думаю, только Гэст Райми может ответить на твой вопрос. Я не знаю, и не хочу знать. Ллур — это… это зло… постоянно испытывающее чувство голода. И его аппетит может удовлетворить лишь… лишь…

Матолч умолк и посмотрел на меня как-то странно.

— Ты забыл многое, — продолжил он через некоторое время, — и это смущает меня. Но помнишь ли ты, как вызывать Ллура?

Я отрицательно покачал головой, в которой воцарилась звенящая пустота. Как будто что-то материальное просилось наружу и никак не могло вырваться.

Ллур — Ллур?

Матолч соскреб с жаровни щепотку золы.

— Можешь ли ты вызвать Ллура? — спросил он и голос его зазвенел от нетерпения. — Отвечай, Ганелон. Быть может, ты способен вспомнить?

Усилился неприятный запах дыма, пустота в моей голове как бы раздвинулась, освобождая путь бесформенной тени. И я узнал этот смертельный запах!

Я встал, пристально глядя на Матолча. Сделал два шага и ударом ноги опрокинул треножник. Угли рассыпались по каменному полу. Рыжебородый вздрогнул от неожиданности и отвел свой взгляд в сторону.

Вытянув руку, я схватил Матолча за ворот туники и встряхнул с такой силой, что зубы его застучали как кастаньеты. Ненависть и презрение к этому человеку помутили мне разум.

— Чтобы Матолч пытался меня обмануть?!

Кто-то неведомый вселился в меня, повелевал мною и говорил моим языком. Я же, оттесненный на задний план, прислушивался со стороны к его словам.

— Побереги свои чародейства для рабов и иеродул! — Казалось, мои голосовые связки готовы лопнуть от напряжения. — Я скажу тебе только то, что сочту нужным сказать, и ни слова больше! Жги свои зловонные травы где угодно, но не смей это делать в моем присутствии.

Челюсти Матолча сжались, в глазах вспыхнул желтый огонь. Лицо его перекосилось, плоть потекла подобно жидкости, едва различимая в клубах дыма, порожденного рассыпанными углями.

Пара желтых зрачков угрожала мне из желтого тумана.

Из горла оборотня вырвались булькающие звуки, способные зародиться только в глотке зверя. Злобный волчий рык! Алчущий хищник глядел на меня!

Дым рассеялся, мираж растаял. Матолч — в своем первозданном обличье — подался назад, пытаясь освободиться.

— Ты напугал меня, лорд Ганелон, — сказал он, поправляя ворот туники. — Я надеялся, что ты ответишь на мои вопросы, если эти травы, — тут он кивнул головой в сторону опрокинутого треножника, — восстановили бы твою память.

Я круто развернулся и направился к выходу из комнаты.

— Погоди, — окликнул меня Матолч. — У меня сохранилась вещица, принадлежавшая Эдварду Бонду. Взгляни на нее.

Я задержался в двух шагах от тяжелой портьеры.

Рыжебородый приблизился с оружием в руках. Я узнал свою шпагу, чьи ножны остались на Земле.

— Я прихватил ее перед тем, как вступить в Огонь Нужды. Твои права на нее неоспоримы.

Приняв из его рук оружие, я вновь направился к прикрытому портьерой выходу. Но Матолч еще не успел выговориться.

— Я не желаю вражды между нами, Ганелон. — Голос оборотня звучал вполне искренне. — И если к тебе вернулась прежняя мудрость, ты не поступишься моими предупреждениями. Не ходи в Кэр Ллур!

Мы расстались. Держа перед собою шпагу, я торопливо спускался по винтовой лестнице. Завладевший моим сознанием не собирался отступать. И все-таки первоначальные краски иконы проступали наружу, как бы проявляясь под воздействием сильного растворителя.

Верхняя запись, убившая мою память. Мою индивидуальность и мои воспоминания.