Ярослав Коваль - Рассвет нового мира

— Господин Кунешов? Идёмте. Вы берёте с собой кого-нибудь?

— Нет. Один полечу.

Глава 2

ПРЕДОЩУЩЕНИЕ БЕДЫ

Поздней ночью я вышел на террасу своего дома с кружкой чая. Елена уже давно спала, но чайник оставила «заправленным», чтоб только кипятка долить. Она всегда так делала, если я был в Подмосковье или в Москве и предположительно мог вернуться домой ночевать. В принципе, ничто не мешало мне перекантоваться и в одной из московских гостиниц, но захотелось в собственные стены, на собственную кровать. Вертолёт ночью был не нужен, поэтому до Воздвиженского меня мигом домчала чья-то крутая машина.

Разговор с главой государства получился умеренно долгим и на удивление продуктивным.

— С этой бюрократической машиной ты ещё свихнёшься, — неодобрительно сказала айн.

Захотелось грубо оборвать её. В какой-то момент я даже почувствовал обиду. Конечно, она не может понимать, что по нашим меркам это — головокружительно быстрое решение проблемы, без каких-либо намёков на бюрократические проволочки. Но всё равно досадно.

В этот раз я уже не нервничал, как в прошлые. Не первый это был мой личный разговор с главой государства, но впервые — абсолютно серьёзный и прямой, без тени иронии или недоговорённостей. И это успокаивало, ободряло. Ну, в самом деле — здесь же уже не шутки! Здесь уже борьба за существование на суровой политической арене.

— Как вы планируете добиваться для нашей страны хоть сколько-нибудь приемлемого статуса, Алексей Юрьевич? — Вопрос был задан резковато, но, ничего не скажешь — по делу. — Положение провинции — это совершенно недопустимо!

— Речь идёт обо всём мире, а не только о России. Мониль не воспринимает наши страны по отдельности, только в комплексе.

— Это не важно. Я говорю о том, что мы, разумеется, даже не рассматриваем перспективу существования по чужим законам. Речь лишь об интеграции в сообщество, но не о поглощении нас соседом.

— Я это понимаю. Но, видите ли — я не политик. Мне даже трудно сформулировать…

— Мы вам поможем. — Он перебил, экономя время. — Вы лишь должны представлять себе, что тут главное, а что второстепенное…

— Ты выставил себя перед ним слабаком, — сказала мне айн. — Так что он тебя ещё в бараний рог скрутит и как зовут — не спросит. Прохлопал, дуралей, свой шанс!

— Много ты понимаешь!

Было так поздно, что уже вот-вот станет слишком рано. Редкие-редкие дальние огоньки пятнали густо-кофейную мглу московской ночи, такую насыщенную, что казалось, будто она обволакивает и топит в своём омуте. Вообще-то на юге бывает и потемнее, однако такого прозрачно-перламутрового ночного сияния, как летом под Петербургом, тут ожидать не приходится. Единственное, что мне по-настоящему запомнилось из петербургских впечатлений — ночи. Какие-то слишком робкие, ненастоящие, игра в темноту, но не сама она, когда солнце будто бы кокетничает, краем глаза следя за реакцией на своё исчезновение, и воздух кажется кристальным даже в центре города, где загазовано будьте-нате. Но лишь по ночам.

— Почему ты молчишь?

— А что я должен говорить?

— Дурацкий вопрос. Нет, в самом деле — дурацкий!

— Имей в виду: попытка постоянно полоскать мозги одним и тем же не помогает добиться успеха, а приводит к обратному эффекту.

— Ладно уж, молчу-молчу. Ты рано или поздно всё сам поймёшь.

— Пойму, что надо завоёвывать родной мир? Ну, допустим. Приму ли я это когда-нибудь с энтузиазмом? Ни в жизни! Я по натуре не диктатор.

— Чего же ты тогда вообще от жизни хочешь? — Айн буквально зашлась в изумлении.

— Счастья, — вздохнул я.

С минуту мы молчали, и я даже понадеялся было на покой.

Преждевременно я на него понадеялся…

— Между прочим, ты мне обещал, — сварливым тоном напомнила моя спутница.

— Что обещал?

— Власть над миром, между прочим!

— Вот уж чего я точно не обещал. Власть — да. Но она, если смотреть без придирок, уже у меня есть. Умеренная, однако более чем реальная. И у тебя тоже, как у части меня.

Демоница продолжила разговор не сразу и довольно покладисто.

— Ты ведь не предложишь мне довольствоваться этими крохами?

Ночь победно плыла над Воздвиженским, умиротворяя сознание тишиной, прерываемой лишь звоном цикад и дальним, очень дальним гулом шоссе. Скоро начнётся утренняя служба в храме. Отец Андрей намекал, что мне неплохо бы появиться хотя бы на одной. Может, и в самом деле? Странно это будет выглядеть, пожалуй, едва ли можно с уверенностью сказать, что я верю в Бога — скорее, равнодушен к вопросам религии и разнообразия мировых конфессий.

Но мне с местными ещё долго жить бок о бок, а они тут в большинстве своём люди набожные. Мало ли что могут думать обо мне, зная, что я маг. Да ещё и одержимый (хотя последнее обо мне вряд ли тут кому-то известно). Лучше сходить, продемонстрировать, что я не исчадие ада и от святой воды не начинаю пахнуть серой… Кстати, а почему именно серой? Сера выделяется при проявлениях вулканической активности, но серные воды, например, целебны.

— Она пахнет неприятно.

— Мало ли на свете неприятных запахов.

— Сам же сказал: она возвещает одно из самых разрушительных явлений природы. Одно из самых неодолимых.

— А тебя может испугать моя идея пойти в храм на службу?

— С чего это?

— Ты же демон.

— И?.. Слушай, забудь эти ваши дурацкие фильмы и смешные мистические книжки! Демону становится фигово не от святой воды или серебра, а от близости эгрегора, непосредственного прикосновения к энергиям вершнего эфира, которые действуют, как отрицательный заряд для живой демонической энергии. Но это касается только слабых демонов. Демон моего уровня способен выставить хорошую защиту.

— Однако экзорцизм ты ощущала. Помнишь?

— Вот что… В твоих же интересах не вспоминать эту мерзость, к которой ты меня тогда принудил. А то ведь я тоже могу её вспомнить в самый ответственный момент.

— Я ведь тебя тогда защитил. Ты сейчас в полном порядке, видно же.

— Если человек после купания в кипятке выжил, это не значит, что он будет с удовольствием вспоминать случившееся и заодно того, кто его вот так искупал. Это была боль, очень сильная боль, тяжкое и болезненное испытание.

— То есть тебе бесполезно напоминать, что без моего согласия на эту процедуру для нас с тобой не было бы ничего? Меня бы убили, а тебя вернули на консервацию. Ты должна отдавать себе в этом отчёт.

— Чушь! Ты мог сбежать и обосноваться себе в нормальном демоническом мире, а ваши человеческие мне ни на что не упали!