Леонид Бутяков - Владигор

— Не тревожься, братец, — успокоила его Любава. — Никого здесь нет, опасность нам не грозит.

Княжич потер лицо ладонями, прогоняя остатки сна. Вздохнул тяжело, как взрослый, осознающий непростое положение, в котором они оказались.

— Кажется, полдень скоро? — спросил он.

— Да нет, полдень мы проспали. Солнышко, видишь, к Перуну приближается, — пояснила княжна. — Облака Стрибог разогнал. Может, то и для нас примета добрая.

Дальше разговор у них не пошел. Оба молча вспоминали события минувшей ночи, с болью в сердце думая о еще неведомой им судьбе отца. Владий вдруг встрепенулся:

— А перстень-то где?!

— Здесь он, здесь. Ты его во сне обронил, я подняла.

Она протянула брату чародейский перстень, посмотрела, как Владий его на палец примеряет, покачала головой:

— Нет, так не пойдет. Великоват он тебе. Давай по-другому сделаем.

Любава сняла с мальчишеской шеи крепкий шнурок с амулетом — медной медалькой, на одной стороне которой изображен был Перунов лик, а на другой — родовой знак княжеский: меч и две стрелы перекрещенные. Зубами развязала узелок и присоединила перстень к амулету.

— Вот, братец, теперь охранять тебя будут силы небесные и силы волшебные, в одно связанные…

Владий прервал ее, быстро приложив палец к губам. Любава прислушалась. Не сразу, но и она уловила плеск весла на реке. Кто-то мимо плывет или к берегу? Зашуршала прибрежная осока, значит, сюда гость пожаловал. Брат с сестрой затаили дыхание.

Человек, подошедший к пещере, им не был виден. Только тень его у входа скользнула — тень врага или друга? Через некоторое время они услышали негромкое бормотание, в котором ни единого слова разобрать не могли. Затем новые звуки: будто бы птица в силках затрепыхалась и — удар железа о камень. Тут Любаве понятно стало, что кто-то жертву принес Перуну. Значит, не враг детям княжеским.

Шепнув брату, чтобы сидел тихо, она поднялась и осторожно выглянула из-за камня. Невольно вздох облегчения вырвался из ее груди — в седовласом человеке, что колени преклонил перед жертвенником, Любава узнала старейшину Прокла. На требище возложена была белая курица с отсеченной головой, кровь заливала камень. Старик, бормоча тайные слова, готовился разжечь огонь, дабы жертвенная птица, очистившись в пламени, с дымом священным вознеслась к Перуну.

Едва Любава сделала шаг, старик тут же испуганно выпрямился, подслеповато глянул в пещеру и изумленно застыл.

— Прости меня, Прокл, что нарушила твою мольбу к богу, — поспешно сказала Любава. — Да мочи нет более прятаться здесь, ничего не ведая.

— Ты ли это, княжна? Не врут ли глаза мои слабые?

Прокл, сбросив оцепенение, подошел к Любаве, для пущей верности коснулся ее своими узловатыми пальцами и радостно воскликнул:

— Славься Перун, моления мои услыхавший! Жива княжна Любавушка, жива и невредима!

И сразу взволнованно спросил, боясь страшное услышать:

— А княжич в здраве ли?

— В здраве и княжич, — ответил старику Владий, выходя к свету.

— Трижды славься Перун, хранитель наш и заступник! Не чаял уж я свидеться с вами, любые мои на светлой земле. Княжеский бог не покинул детей Светозора в страшную ночь, уберег от расправы. Знать, судьба Синегорья не прервалась еще и угодно богам дать надежду на возвращение Правды и Совести…

— Не томи, старейшина, — остановила его Любава — Расскажи, что знаешь, ибо мы тебя первого встретили после того, как спаслись от оборотней.

— Расскажу, княжна, хоть и горестно сказывать. Только надобно сойти отсюда в неприметное место.

— Пойдемте в пещеру, — сказал Владий. — Там нас никто не увидит.

Усевшись на медвежьей шкуре, Любава и Владий вопрошающе посмотрели на Прокла. Тот все медлил, не решаясь начать, тяжко вздыхал и теребил бороду. Наконец заговорил.

О кровавой бойне в княжеском дворце Прокл почти ничего не знал. Только то, что объявил старейшинам воевода Гурий: ворвались, мол, волкодлаки-оборотни во дворец, растерзали всех, кого встретили. С нечистью вместе лютовали беренды — дикие лесные люди, незнамо как пробравшиеся к Ладору.

По всему стольному граду враг зверствовал, пока — на заре уже — не подоспела малая дружина. Сказывал Гурий, что вызвал ее Светозор, отписав брату Климоге о тревогах своих. Не поспели немного… Странным показалось старейшинам, что ничего о послании своем брату не говорил князь на последнем Совете, а на то лишь сетовал, что у Фотия нельзя подмоги просить — тот с айгурами бьется, каждый воин на счету. И другое не вязалось еще со словами Гурия: почему конная сотня, торопясь на защиту Ладора, ночь в лесу простояла? О том старейшины узнали не от воеводы — от дружинников.

Когда напрямую спросили у Гурия, он юлить начал да прикрикнул на стариков, мол, не их это дело — учить воеводу с ворогом биться. Ушел и дверью хлопнул. Сдержав обиду, направились старейшины к самому Климоге, но дальше порога их не пустили. А вскоре глашатай на площадь явился, от имени нового Синегорского князя провозгласил: Климога, брат Светозора, объявляет себя самовластным владыкою княжества; повелевает Ладорский Совет распустить, ибо оный супротив Светозора шел завсегда и мысли дурные князю нашептывал; в остальном же никаких перемен в жизни славных синегорцев не последует. А под конец было сказано, что тела княжича и княжны покуда не найдены. Скорее всего, растерзали их волкодлаки в клочки. В подтверждение на лобное место были выставлены сафьяновые сапожки княжны Любавы, обагренные кровью… Мол, только их и сыскали в дворцовом подвале.

— Подлец небывалый! — воскликнула Любава, стукнув кулачком по колену. — Ведь я и обуться не успела! Климога сам сапожки подбросил в подвал и кровью чужой их окрасил!..

— Вот и мы так решили, княжна, — кивнул Прокл. — Объясненье Климоги шито белыми нитками. Да куда денешься? Простому люду того достаточно, что волкодлаков побили да берендам землю не отдали. Климога для смердов законный князь, ибо Светозору братом приходится и на уделы их не зарится. А что Правда и Совесть Синегорская, серебром чертанная и кровью скрепленная, порушена в одночасье, то им разбирать недосуг… Огласил новый князь, что на помощь зовет он из-за Венедского моря борейскую наемную дружину, так смердам-землепашцам того и достаточно — пришлецы защитят их поля и семьи от нечестивых набегов, коли дружина Фотия не смогла… Что здесь ответишь? Какой оброк пойдет на оплату борейцев то не сказано. Будет ли новый Совет из старейшин избран — тоже умолчено.

— Погиб наш отец или нет?! — вдруг закричал Владий, — Что ты медлишь, старик?!

Любава обхватила брата, голову его к своей груди прижала. Прокл закрыл лицо ладонями, так — сквозь ладони — и вымолвил: