Юрий Соколов - Путь в Обитель Бога

— Когда вернусь, я расскажу тебе, — пообещал Тотигай. — А пока мне повелевает молчать обет саваяха. Но не сомневайся, в положенное время ты непременно всё узнаешь, и это так же верно, как то, что меня зовут Хозяин Сумеречных Скал! Ты спас мне жизнь, ты мой брат, мы никогда не расстанемся — клянусь моими молочными когтями!

Вот и всё, что я получил. Ну и прочий бред в том же духе. Был-то он, по сути, ещё щенком, да и от меня набрался изрядно глупой мальчишеской восторженности. Но я всё же был умнее, и думал, что он не вернётся. Керберы людей недолюбливают, люди их тоже, и мало кто из этих страшноватых здоровых собак с крыльями соглашается жить вместе с нами.

— Пусть свидетелями мне будут духи предков! — возмущённо заявил Тотигай в ответ на высказанное мной сомнение в его искренности. — Вскоре ты узнаешь, как мы умеем держать данное обещание!

Конечно, я ему тогда и на секунду не поверил. Взрослые керберы иногда подолгу странствуют с торговцами или трофейщиками, которые им приглянулись, иногда и постоянно ходят с ними, но это взрослые. Матёрые керберы — серьёзные твари, заслуживающие уважения, а малолетние — всего лишь кусачие и брехливые крылатые шавки, в чём я успел убедиться за годы общения с Тотигаем. Они постоянно призывают духов предков и клянутся своими молочными когтями, причём ни одному их слову нельзя верить ни на грош.

Но Тотигай вернулся. Отсутствовал он долго, и я узнал его не сразу. Кербер окреп, раздался в кости, шкуру покрывали замысловатые рисунки священных тату и шрамы зарубцевавшихся ран; на шее вместо сделанного мной когда-то ожерелья висело другое — из боевых когтей убитого соплеменника.

— Привет, Элф, — сказал он, брякаясь на пол моей комнатушки в Харчевне. — Рад, что застал тебя. Говорят, ты теперь здесь редко появляешься.

Я опустился на пол рядом с ним и стал рассматривать гладкие дорожки тату. Шкура у керберов как коврик с очень коротким и плотным ворсом. Рисунки выглядели так, будто виртуоз-цирюльник поработал миниатюрной бритвой, но я знал, что волос на этих местах не будет расти уже никогда. Тотигай приподнялся и расправил голые кожистые крылья, давая мне возможность рассмотреть остальное. На крыльях узоры были словно расчерчены белым по чёрному фону.

— Разгребатели? — спросил я.

— Только один из них. — Тотигай зевнул, показав клыки длиной с палец. — Слышал, ты стал крутым трофейщиком.

— Так говорят.

— Тогда, может, у тебя найдётся галета?

Я угостил его и смотрел, как он ест. Боевые когти керберов очень острые, и я прикидывал, насколько тяжело поначалу носить ожерелье из них на собственной шее. Грудь Тотигая давно зажила, но превратилась в один сплошной рубец, состоящий из борозд и наростов — настоящая броня.

— Ты, помнится, хотел побольше узнать о разгребателях, — сказал он облизываясь. — Если готов, можем пойти прямо сейчас.

Мы вышли в мехран до рассвета. Не очень я люблю об этом вспоминать, хотя теперь-то все всё о таких вещах знают. Но и сегодня некоторые храбрецы, решившиеся сделать себе священные тату, возвращаются восвояси на Старые территории, наложив полные штаны.

— Наши старики говорят, что разгребатели питаются мыслями, — рассказывал кербер по дороге. — Чтобы получить от них то, что хочешь, надо думать. Поводырь, когда ему заказывают прокладку новой тропы, думает о том месте, откуда он выйдет, и о том, куда должен добраться. Он ложится рядом со своим разгребателем и думает, думает… Потом встаёт и идёт вслед за ним. Если надо соединить две старых тропы, и никто не знает, где лучше это сделать и откуда начать, разгребатель будет показывать поводырю мехран сверху, как план или карту. Показывает прямо у него в голове, понимаешь? Так он задаёт вопрос.

Кое-что из сказанного мне тогда Тотигаем я уже слышал. Сразу после Проникновения люди без всяких знаний и опыта заходили на Додхар со Старых территорий. Некоторые, просыпаясь после ночёвки в мехране, обнаруживали у себя на теле необычные рисунки, которые было невозможно смыть. Они держались по нескольку дней, а то и месяцев, или оставались на всю жизнь, как клеймо. Ещё чаще знаки появлялись рядом на камнях — линии, треугольники, пляшущие человечки, изображения животных, таинственные иероглифы, отдельные буквы земных алфавитов и целые слова.

Те, кому повезло меньше, не просыпались совсем. Или с ними начинали происходить странные вещи: то выстрелит поставленное на предохранитель ружьё, то котелок с готовым обедом улетит в сторону шагов на десять, то сам человек внезапно потеряет равновесие и упадёт на ровном месте. Под иными сама собой загоралась постель. Другие сходили с ума.

Изредка человек, заночевавший на Додхаре, наутро обнаруживал рядом со своей стоянкой огромного чёрного слизняка размером с перевёрнутую лодку. Обычно люди пугались, а слизняк уползал прочь, легко раздвигая в стороны камни. Те, кто пытался убить разгребателей, кончили очень плохо. Потом кто-то оказался достаточно умён и храбр, чтобы во всём разобраться, и превратился в первого поводыря. А сейчас поводырей-людей, пожалуй, больше, чем исконных додхарских.

— Здесь мы расстанемся, — сказал в тот раз Тотигай, заведя меня вглубь лавовых полей, почти к самому Ниору. — Не сомневайся и не бойся. Если всё получится, ты найдёшь дорогу обратно. Да что там — ты сам сможешь проложить дорогу. Я буду ждать.

Я хотел было спросить его, как я найду дорогу, если не получится, но понял, что это лишнее. Если не получится, мне, скорее всего, ничего уже и не понадобится.

Когда я, спустя недели три, ввалился в свою конуру в Харчевне, Тотигай был там. Имхотеп, оказывается, поселил его в моей комнате. Кербер вёл себя в моё отсутствие прилично, даже псиной воняло не слишком сильно.

— Я уж думал, что на твоём трупе давно пируют стервятники, — приветствовал он меня, со знанием дела рассматривая кастовые знаки на моих щеках и на лбу.

Повернувшись к нему спиной, я скинул жилет и рубашку. Тотигай аж причмокнул от удовольствия, глядя на искусно выполненное в чёрном цвете изображение грифа.

— Не совсем по нашим правилам, — сказал он.— Ну так у вас и мир другой, и сами вы другие.— Он обошёл меня вокруг. — А на лице символы, я вижу, в порядке. Поздравляю. Не каждый способен заслужить подобные. Красивее только у Имхотепа.

Тогда я ещё не знал, как много значат кастовые иероглифы на Додхаре. Говорят, они выражают телесную, разумную и духовную сущность того, кто их заполучил, и сходят только тогда, когда сущность изменяется. Разгребателей в этом смысле обмануть невозможно, знатоков — тоже. Поэтому даже очень большие оптимисты не спешат переночевать в обнимку с чёрным слизняком. Мои знаки впоследствии немало помогли мне при общении с нукуманами. Меняться они не менялись, и не сошли. Видно, какая бы ни была у меня сущность, такою и осталась по сей день. А что касается грифа на спине, то он почему-то нравится девушкам. Ну и мне самому тоже. Я только жалею, что разгребатель сделал его не на груди, потому что после долгой трофейной экспедиции обидно бывает поворачиваться к девушкам спиной для того, чтобы они могли «ещё раз посмотреть».