Михаил Ахманов - Кононов Варвар

Два мраморных камина, две хрустальные люстры, венецианские окна от пола до потолка и антикварная мебель – диваны с креслами обтянуты китайским шелком, инкрустированные столешницы, шкафы сияют серебром накладок… На полу ковер – темно-зеленый и огромный, как баскетбольная площадка. Двери с расписными медальонами, фарфоровые вазы, бронза и картины – тоже явный антиквариат; под живописными шедеврами развешано оружие – кинжалы, сабли, шашки в отделанных самоцветами ножнах. На одном из столов ящик сигар и малахитовая пепельница, на другом – кальян, на третьем – книга с арабской вязью, развернутая на подставке. «Эрмитаж!.. – подумал Ким, осматриваясь в этих сказочных чертогах. – Ну, не Эрмитаж, так грот Дайомы… только фонтана с барахтанским красным не хватает…»

– Жди здесь, – велел Томас, а сам вышел на террасу и стал прохаживаться там, бдительно поглядывая в окна. Ким подмигнул ему и тоже принялся гулять от одного камина до другого, протаптывая дорожку в зеленом ковре. Исследовал книгу, решил, что это Коран, затем направился к столу с массивной пепельницей, взвесил ее в ладони и прикинул, что килограмма три потянет. Череп такой рассадить – милое дело! Да и другого оружия вдосталь… Он посмотрел на стены, увешанные клинками. Богатая коллекция! Побольше, чем у Дрю-Доренко!

– Интересуешься? – раздался за спиной негромкий голос. – Ну, погляди, погляди, боец… Тут не музей – любую саблю можно вытащить из ножен и проверить. Нашлась бы только шея подходящая.

Резко обернувшись, Ким встретился взглядом с хозяином дома. Анасу Икрамовичу Икрамову было, пожалуй, за шестьдесят, и он ничем не походил на демона с китайского столика Дашиной бабушки Клавы. Наоборот, он выглядел настоящим джигитом, который не снимает бурки, ночует рядом с верным скакуном, под голову кладет седло и ест не с вилки, а с кинжала. Вид он имел независимый и хищный, осанку – гордую; в темных, коротко стриженных волосах едва пробивалась седина, черты были резкими, нос – крючковатым, губы – сухими и твердыми, а брови – густыми. В общем, не приходилось сомневаться, что он заткнет за пояс любого дона сицилийской мафии, а предводителя триады порубит на шашлык. Сейчас он рассматривал Кима с полным сознанием собственной власти, ни словом, ни жестом не выказав удивления – мол, не так упаковали гостя, не обмотали колючей проволокой, не заклеили рот и вообще привезли без наручников. Но внешность его намекала, что варианты с проволокой, а также с раскаленным утюгом, иголками под ногти, колесованием и дыбой отнюдь не исключаются.

– Не боишься? – спросил Икрамов, выдержав долгую паузу.

– Боюсь, – признался Ким. – Оружия тут много, руки чешутся.

– Любишь убивать?

– Просто обожаю! Скольких уже перебил – пиктов, ванов, немедийцев, колдунов да разных демонов, – а все остановиться не могу! Вот недавно пятерых прикончил под Крутыми Горками… Правда, без всякого удовольствия – спешил, не смог как следует помучить.

Икрамов заломил густую бровь.

– Да ты, я гляжу, беспредельщик!

– Это точно, – согласился Ким.

– А говорили – писатель…

– И это правильно. Писатели – они самые беспредельщики и есть! Вы что же, романов не читаете? «Косой против чеченской мафии», «Бешеный из зоны», «Слепая смерть с консервным ножиком»… Очень рекомендую!

– Спаси Аллах!

Щека у Икрамова дернулась. Темнея лицом, он приблизился к столу с Кораном, вскинул руки к себе ладонями и что-то зашептал – видимо, молитву. Постепенно черты его стали разглаживаться, нервный тик исчез, а взор прояснился. Покачав головой, он вымолвил:

– Писатели… бараны, пачкуны… Кара Всевышнего на них! Вот прежде были писатели – да-а… Симонов, Гроссман, Окуджава, Эренбург… Читал я его воспоминания…

– Неужели? – поразился Ким.

– Читал, читал… мудрая книга, «Люди, годы, жизнь» называется… Ну, ладно! Пусть бог накажет тех баранов, а мы своих пересчитаем. – Икрамов тяжело вздохнул. – Скажи-ка мне, писатель, чего вы с Пашкой Черновым не поделили? Больно он зол на тебя… Говорит, бойцов ты его замочил, кабак какой-то отнял…

– Не кабак, жену. Видел я этот кабак в овале с растушевкой! И Дарью я не отнимал, сама ушла.

Щека Икрамова опять задергалась.

– Вот как? Такие, выходит, курорты? Выходит, Пашка меня обманул, затеял свару из-за бабы… А я обмана не люблю! И Аллах не любит! – с внезапным гневом прорычал он. Затем, придвинувшись к Киму, ухватил его за воротник и попытался встряхнуть. – А ты, крутильщик, мне не врешь? Может, не в женщине дело, а все-таки в кабаке?

Кононов посмотрел ему в глаза. Зрачки Икрамова были черны, как грех братоубийства.

– С вашего позволения… – Ким освободил свой воротник от цепкой хватки. – Так вот, насчет кабака: он собственность Дарьи Романовны, и всякий, кто утверждает иное, получит кувалдой по башке. Ферштейн?

Его собеседник успокоился – так же внезапно, как впал в неистовство.

– Значит, говоришь, ее кабак? Э! – с глубоким удовлетворением произнес Икрамов. – Э, какой я умный! Понял, что кабак и баба связаны! Однако ты тоже умный, хоть и молодой. Зачем тебе женщина без денег? Незачем! Кабак – это деньги, хорошие деньги, а женщина с деньгами – совсем другой разговор! Я прав?

Ким молча пожал плечами.

– Теперь о подельщиках спрошу… Ты ведь не один, э? Дружки, должно быть, есть… Зайцев говорит, люди с тобой в ресторане сидели, двое тихих, а третий прыгал и ногами бил, здорово прыгал! Кто такие? Зайцев говорит, что хайборийские… Откуда? Из Хабаровска?

– Не из Хабаровска. Приятели-писатели, аванс отмечали. Про хайборийских – просто шутка.

– Я так и думал, – усмехнулся Икрамов. – Чужим откуда взяться? Все схвачено, обложено, поделено, делить по новой – большая кровь… И начинают дележку не с кабака, а с таможни, с обмылков губернаторских, с бобров-банкиров… В общем, поверю я тебе, писатель, тебе, а не Зайцеву! Он, по прежним своим привычкам, очень уж подозрительный…

Бросив это замечание, Икрамов нахмурился и принялся кружить вокруг стола с Кораном. Казалось, он о чем-то напряженно размышляет или спорит сам с собой, поглядывая то на святую книгу, то на невольного гостя, то на белобрысого охранника на террасе. «Прямо Гамлет!.. – подумал Ким. – Бить или не бить? Резать или не резать?»

Вдруг Икрамов замер и, не спуская с книги взгляда, произнес:

– Говорил Пророк: если видишь два пути и не можешь выбрать между ними, поищи третий. Вот первый путь: посадить тебя, как Пашке обещано, в яму и каждый день палец рубить. Кончатся пальцы, кончится жизнь… Можно иначе: раз не сказал мне Пашка правды, яма отменяется, делите сами женщину, но не забудьте, кому платить за покровительство… – Хищно усмехнувшись, он пояснил: – Это я про кабак. Ведь не бывает кабаков без «крыши», верно? Аллах велел делиться…