Елена Хаецкая - Тролли в городе

– Годунов, – сказал незнакомец.

Отец поднял на него страдальческие глаза.

– У вас есть платок?

Годунов вытащил платок и подал ему. Отец принялся обтирать лицо.

Потом проговорил:

– Это вы – Годунов?

– Да, представьте себе, я – Годунов.

– А зовут – Борис?.. Простите, вас, наверное, замучили этой шуткой… – спохватился отец тотчас.

Он посмотрел на платок в своей руке, пытаясь сообразить – как будет вежливей: отдать грязный или сказать, что постирает и отдаст после.

Годунов избавил его от мучительного выбора, попросту бесцеремонно отобрав испачканный платок, и сказал:

– Это не шутка, потому что меня действительно зовут Борис. Собственно, имя и подтолкнуло меня к идее заняться моим бизнесом. Двойники, понимаете?

– Вы хотите рассказать мне об этом? – наморщился отец. Он не любил откровенных бесед с незнакомцами. Он вообще был очень замкнутым человеком.

– Я хочу предложить вам работу, – ответил Годунов.

– Это такая шутка? Простите, к концу дня я плохо соображаю.

– Это не шутка. Я продюсирую двойников, понимаете?

– Что вы с ними делаете? – не понял отец.

– Я продюсер, – объяснил Годунов.

– Я не хочу вас обидеть, – сказал отец, – но продюсер – это ведь что-то неприличное?

– Смотрите. – Годунов деловито присел рядом с отцом на скамейку. – Положим, я получаю заказ на вечер, где непременно должны участвовать Сталин, Ленин и Берия. Я звоню своим артистам, чтобы готовились к определенного рода представлению. Я координирую проект, от начала до конца. Я несу ответственность за своих людей. И поверьте мне, я понимаю, что это значит. Понимаете?

– Не вполне.

– Сегодня, когда вы вдруг начали ораторствовать, меня просто как током прошибло… Вам никто не говорил, что вы удивительно похожи на Гитлера?

Отец поднялся со скамьи.

– Мне бы не хотелось продолжать этот разговор.

– Подождите! – Годунов схватил его за руку. – У меня уже есть Гитлер, но это просто дешевка по сравнению с вами. Ну как японский калькулятор против корейского, понимаете? К тому же он уже старше, чем был Гитлер, когда тот помер… Слишком мятый. Шестьдесят два. И это бросается в глаза. Возраст. Потасканный он все-таки. Думаю, одно время он крепко пил, хоть и не признается. А в Гитлере должно быть эдакое нечеловеческое, дьявольское обаяние, понимаете? Вы – почти идеальны. Одна только челка чего стоит!.. – Он машинально потянулся к волосам отца, но в последний миг отдернул руку и страстно заскрежетал зубами. – Потная черная челка наискось, нелепые дергающиеся движения, завораживающий крик… Поймите, это неплохой заработок.

– До свидания, – сказал отец. – Благодарю вас за платок и за беседу.

Годунов сунул ему в карман визитку и долго еще сидел на скамье, глядя, как отец уходит – быстрой, дерганой походкой. Годунов шептал, еле слышно, заклинающе, как безнадежно влюбленный:

– Адольф Гитлер! Адольф Гитлер!

Отец мучился сомнениями почти неделю. Однажды он признался мне:

– Страшно представить себе, Lise, но я ведь мог бы тогда отказаться от предложения Годунова. Мог потерять его визитку. Просто не найти ее у себя в кармане!

Он устремил на меня влажные темные глаза. Они были как вишни, и от них исходило тепло. Это тепло могло бы согреть весь мир.

В те, самые первые, дни отец считал свое вероятное участие в шоу «падением». Он мучился, мял визитку Годунова, потом опять разглаживал ее и подолгу смотрел в одну точку. Наконец он набрал номер.

– Это… – начал он и вдруг сообразил, что Годунов не знает его имени. – Мы встречались во время митинга, – сказал отец, кривясь при воспоминании о безобразной сцене. – Вы еще сочли, что я похож… ну, на…

Годунов отозвался весьма бодро:

– А, Адольф Гитлер! Рад, что вы позвонили. Очень вовремя – на завтра как раз есть заказ. Небольшое шоу. Вечеринка с фотографированием. Придете?

И продиктовал адрес.

Все совершилось так легко и буднично, что у отца немного отлегло от души. Отец долго смотрел на себя в зеркало, потом пробормотал: «Подумаешь, Сонечка Мармеладова!» – и велел мне ложиться спать.

Перед сном мы немного почитали. Я даже помню, что это была за книга – «Мэри Поппинс». Отец читал увлеченно. Он часто запинался, зато представлял все в лицах и как-то совершенно особенно улыбался. Я половины из прочитанного не понимала – например, почему шарики вдруг взлетели, – но смеялась, просто от радости, от того, что отец сидит рядом и разговаривает со мной через эту книгу.

Вечеринка проходила за городом, на даче у какого-то человека. Огромная профессорская дача стояла не посреди «участка», засаженного крыжовником и гладиолусами, как наша, а практически в лесу. Там росли самые настоящие сосны. И никаких грядок или парников.

Между соснами виляли нетвердые на каблуках женщины. Одна или две ловили меня и щекотали. Еще одна принялась было рассказывать мне, что у нее тоже есть дочка, но эту очень быстро куда-то увели.

Мужчины были крупные, как великаны, и что-то жарили во дворе на углях. Я представляла себе, что это людоеды и что жарят они каких-нибудь безработных бедняг, но почему-то это меня совершенно не пугало. Напротив, представлялось веселым. Ну надо же, оказаться на самой настоящей людоедской вечеринке! Будет о чем рассказать в садике.

На меня практически не обращали внимания, и я гуляла по лесу, окружающему дом, и по самому дому, где было много интересных вещей, от старых ватников до глянцевых журналов из иностранных магазинов.

Годунов мне понравился. Он был веселый, легкий, ярко одетый. До сих пор я считала, что мужчинам очень не повезло, потому что они обязаны всю жизнь носить только черное и серое, и радовалась тому, что я – девочка и мне дозволены и красные, и зеленые, и желтые, и какие угодно платья. Но Годунов носил красное, и это было необычно и очень красиво. Одежда разлеталась на нем, как будто он был нарисован в книжке.

Годунов сказал отцу, чтобы тот шел с ним.

– Я вас представлю остальным.

Отец замешкался на пороге комнаты, которую Годунов называл «гримеркой», оглянулся на меня, несколько секунд смотрел с каким-то очень странным выражением, а затем глубоко вздохнул и шагнул внутрь. И дверь за ним закрылась.

В комнате обнаружились Берия и Ленин. Годунов подтолкнул отца вперед и сказал:

– А это наш новый Гитлер.

Ленин произнес, нарочито картавя:

– Давно по’а. П’ежний никуда не годился. Это был п’ямой обман на’одов.

Отца поразила карикатурность и ненатуральность его облика и поведения. Годунов, кажется, понял, о чем отец думает. Наверное, каждый из участников шоу поначалу думал об этом.

– Заказчики скоро будут совсем «хорошие». Для них вовсе не требуется игра по Станиславскому.