Алексей Пехов - На перекрестках фэнтези. Сборник фантастических произведений

Но не во всякое время приезжали в тот город путешественники, лишь поздней весной да ранней осенью, когда позволяло море и климат, царствующий в городе. Лето в тех краях было коротким, но злым и жарким, и множества насекомых наполняли воздух, а от бесчисленных каналов города поднималось тяжкое зловоние затхлой воды, а долгая зима ослепляла жгучими морозами, длившимися месяцами напролёт и превращающими море в ледяную пустыню, с которой мёртвый ветер гнал и гнал мириады острых кристаллов замёрзшей воды.

Безумный император построил этот город, жаждая доказать и себе и миру, что он величайший правитель и выдающийся воин, а для этого выстеливший долгую дорогу к болотам, окружавшим море, торной гатью из павших в пути солдат собственной армии. Сказывали, что в незапамятные времена на месте этого города среди болот стояло иноземное поселение, жили в котором рыбаки да охотники. Ничем не примечательный посёлок изредка навещали купцы с севера и юга, встречались друг с другом, обменивались товарами и отправлялись назад, так же, как и прибыли, сухим путем, ибо море то было мелко и зловонно, и не считалось возможным пользоваться им как новым трактом. И лишь безумный император, повелевший построить город в зловонной тине топких берегов, объявил его портом — воротами в его страну, для всех торговцев и путешественников окрестных земель.

Когда солдаты безумного императора прибыли в те места, где повелел он построить город, поселка рыбаков да охотников давно уж не было. Как не было ни одного свидетеля тому, что он существовал в иные времена, никто не помнил о нём, лишь редкие предания, передаваемые из уст в уста, стариками из соседних деревень и сел, говорили о том поселении. Но не говорилось в тех преданиях о конце поселка, что будто в одночасье исчез со всеми жителями. Неведом был конец его: то ли мор прошел, то ли войска, а может, жители его, не в силах более терпеть свинец туч и жижу болот, собрались враз и убыли в неведомые дали, бросив все нажитое, оставив посёлок вечной приморской топи.

Новые жители, поселившиеся на древних болотах, ничего не знали о сгинувшем поселении. Они жили, занимаясь обыденными делами: ремесленничали, торговали, осушали бесчисленные болота, возводили дворцы, чьё неземное великолепие будет славиться в веках, а между делами играли свадьбы и воспитывали детей, а те росли, взрослели и старели, возвращаясь прахом, как и родители их, в топкую землю, из которой, согласно преданию, когда-то вышли. Со временем они привыкли к этому городу и уже не замечали ни тяжелых миазмов, поднимающихся с каналов, ни ледяной зимы, ни удушающего лета.

И потому, что воздух был удушлив, разъедал легкие и мутил мозг, а почва податлива, море всегда было готово излить на город наводнение, а берега предательски пасть под напором стихии, люди со временем стали равнодушны к себе. Они пленялись красотой дворцов, что построили их предки, жизнями заплатившие за прихоть императора именовать столицу «прекраснейшей», но забывали о собственных домах и жизнях. И нередко случалось так: путешественник, насытившийся величием и уставший от помпезности барочных построек столицы, отвернув голову от небесных куполов храмов и мрамора колонн, приходил в ужас, преследовавший его потом долгое время. Ибо прямо по соседству с дворцами и парками, огражденными изысканной чугунной решеткой, на другой стороне улиц лепились друг к другу убогие, мрачные серые дома с чёрными окнами и провалами подъездов, где во дворах не росло ни единого дерева и никогда не слышался детский смех, а всякий громкий голос, бессчётное число раз повторяясь и искажаясь тёмными стенами, нависавшими над дворами, обрушивался воем и стонами на осмелившегося громко заговорить человека… Лишь изредка его улицы оглашались голосами и смехом — то были голоса и смех путешественников из дальних краёв и земель. Сам же город угрюмо молчал, не слушая чужих радостей, бездушный к чуждому веселью.

Молодой человек, тот самый о котором пойдёт речь, родился и вырос в этом городе. Однако родители его некогда приехали из дальнего пригорода на заработки и осели в нем. Жизнь в городе не принесла им счастья, тот труд, что кормил их, лишь давал им возможность не умереть с голоду и иметь крышу над головой, а о большем они лишь изредка, оставаясь в одиночестве, мечтали, пока ядовитые миазмы каналов не проникли в их сердца и навек не остановили их.

И он остался один — выпускник школы, только начавший познавать жизнь и, оглядываясь, находить в ней все новые и новые неизвестные ему черты и меты. Он поступил в прославленный университет и учился в нем самозабвенно и беспощадно по отношению к себе, находя в том единственное утешение и спасаясь от безысходности. Город угнетал его, а стены унылых домов давили на него, прижимая к земле, он так и не смог притерпеться к ним, ибо родители его не имели той закалки, что надо было пройти, дабы жить в городе и не замечать его мертвенной пустоты. Не имел её и он. И спасение свое находил в мечтах.

Он жил в крохотной комнатке, окнами выходившей во двор. Туда, где царили вечные сумерки, и куда в тупом отчаянии смотрели чёрные провалы других окон. В том городе улицы не освещались фонарями, кроме тех редких мест вкруг дворцов и парков, и долгими вечерами лишь тусклые окна угрюмо серых домов освещали запоздалому путнику дорогу домой.

Со дна этого двора-колодца, а молодой человек жил на втором этаже, можно было увидеть лишь стены да окна, окна да стены, уходящие насколько хватает глаз, ввысь, и разве что иногда, если почти вылезти из окна наружу, — крохотные звезды, изредка прорывавшие свинцовый небосвод. И так как молодой человек чувствовал каждое мгновение давящую тяжесть окружавших его стен, он привык, возвращаясь вечером с работы — тупой и однообразной, что сегодня, что спустя двадцать лет — высовываться из окна, чтобы краем глаза увидеть нечто, не принадлежащее городу и миру.

Оставшись один, он поставил свою кровать у окна, под самым подоконником и, засыпая, провожал глазами медленно, незаметно человеческому глазу, плывущие по небосводу звезды. Он не знал их имен, тех, что дали им жители Земли, а потому одаривал их теми, что создавал для них, пока глаза не скрывались за отяжелевшими веками. И всякий раз, укладываясь спать, приветствовал их как единственных друзей в сером холодном городе, называя каждую по имени и приветствуя с искренней сердечностью. А звезды беззвучно проплывали мимо, сияя все ярче, казалось, опускаясь все ближе к Земле, к окну, у которого стояла кровать молодого человека. И он мечтал о них, как возлюбленный мечтает о невесте. И всякий раз, вернувшись домой, с нетерпением ждал времени, когда сготовится скудный ужин, чтобы, наспех проглотив его, идти к окну и, укладываясь в кровать, вновь помечтать о далеких мирах, обращавшихся вокруг неведомых звезд, порой едва различимых в океане небосвода.