Кристофер Сташеф - Зачарованный книжник

— Не смотри, милая. Не обращай на них внимания!

— Брошены мамой, не знакомы с папой! — насмешливо распевали двое из мальчишек.

«Так это все было не правда? — закричала Финистер. — И мы вовсе не должны были терпеть подобные унижения! Ни один из нас не был подкидышем?»

«Ну, может быть, один или двое — на тот момент, — сказала добрая леди. — Но не больше».

Сердце Финистер сжалось от страстного желания выяснить, была ли она одной из этих двоих? И теперь ей был известен способ.

«Но для чего нужна такая жестокость? — выкрикнула она. — Почему, по крайней мере, было не сказать, что наши родители умерли?»

«Потому что им нужна была ваша безусловная преданность, — пояснила добрая леди. — Их не устраивало, чтобы вы, делили свою любовь между ними и родной семьей, которая где-то осталась. А также они не хотели, чтобы вам понравился город и вы нашли там друзей».

«Нет, не верю! Они учили нас жить на благо всех людей!»

«Людей вообще, абстрактных людей — может быть, но не ваших соседей, — возразила собеседница Финистер. — Никакой самодеятельности! Бороться за счастье людей предполагалось лишь в рядах БИТА, вы были нужны им самим».

Сердце Финни сжалось, она не смогла удержать стона. Ее мозг лихорадочно изыскивал возражения — и не находил. Пожалуй, вызывали сомнения только мотивы самой доброй леди и цель этого спора. Конечно, когда она вернется из этой иллюзорной действительности в реальность, можно попробовать поискать доказательства. Но у Финистер были веские основания подозревать, что они только подтвердят историю доброй леди. Слишком много вопросов осталось в прошлом без ответа, слишком много деталей — без внимания.

Затем новое воспоминание — ужасное, кричащее во весь голос! В памяти Финни встал день, когда она впервые самостоятельно убила овцу. Она снова увидела свои Руки, умело управляющиеся с ножом, услышала тихие голоса, приносящие поздравления (ах, какая смелая девочка!). А затем — уединение в дальней комнате с Мамой, которая привлекла ее к себе на грудь, приговаривая:

— Я знаю, это трудно, Финни, но жизнь вообще нелегкая штука. Мир — жестокое место, и единственный способ выжить в нем — стать самому жестоким, закалить свое сердце и сделать его невосприимчивым к чужой боли.

И вновь — взгляд со стороны и голос доброй леди:

«Я не согласна. Мир не всегда жесток, он может быть и добрым, и любящим. Ты должна защищать себя от чужой боли, когда она нестерпима. Но, ожесточившись и изгнав все чувства, ты лишишь себя и нежности, и привязанностей, которые существуют в мире».

Финистер в замешательстве нахмурилась. «Я не понимаю. Если это правда, то почему Мама учила иначе?»

«Чтобы, ты с легкостью могла убивать людей, — ответила ее собеседница. — Именно поэтому вас заставляли забивать скот. Им требовались убийцы. Начав с цыплят и пройдя через овец и свиней, вы, пришли к человекоубийству».

Финистер нечего было сказать. Она рассматривала себя — далекую и маленькую — рыдавшую в объятиях Мамы, и размышляла. Действительно, это объясняло, почему в доме придавали такое значение ее первому убийству животного. Ее поздравляли, поощряли, подталкивали вновь и вновь проливать кровь в поисках Маминого одобрения. Она вспомнила, как ее учили блокировать свою психику от всплеска предсмертного ужаса и боли жертвы. Как подавляли все сомнения в этичности убийств. Несомненно, из нее растили киллера!

Затем перед глазами Финистер прошествовала вереница смертей — тринадцать мужчин и женщин, чьи сердца перестали биться по ее приказу. Это ее сознание совершило убийства, пусть быстрые и милосердные, но все же убийства!

«Я не виновата! — закричала Финистер. — Вы же видели: меня заставили!»

«Это объясняет твои поступки, но не извиняет их! — строго ответила добрая леди. — Точно такие же оправдания можно привести твоим приемным родителям: они поступали так во имя интересов Дела!»

«Но это действительно соответствует истине!»

«Однако не меняет сути дела. Разве твоя душа в результате менее искалечена и ущербна?»

У Финистер не было ответа на этот вопрос. Ее сознание металось, как било в маслобойке, в поисках спасительного выхода, который позволил бы ей восстановить целостную картину мира.

«Независимо от причин, толкнувших твоих воспитателей на это, вред остается вредом, — сказала женщина. — Ты искалечена, Финистер, и лишь приняв на себя ответственность за содеянное и признав свою не правоту, эти люди могли бы попытаться исцелить тебя».

«Они никогда не пойдут на это, — угрюмо возразила девушка. — Да и я тоже».

"Вовсе не уверена в этом, — задумчиво сказала добрая леди. — Если ты хочешь вернуть себе душу и сама решать свою судьбу, тебе придется, Финистер, набраться мужества и признаться во всех этих злодеяниях.

Конечно, тебя так воспитывали, но все же именно ты, и никто другой, наносила последний, роковой удар!"

Мир снова закружился, сводя Финистер с ума этой круговертью. Но прежде чем она смогла вскрикнуть, картина застыла, и при виде ее слова застыли у девушки на языке. Ибо перед ней был сеновал в родительском амбаре, а по лестнице поднималась шестнадцатилетняя Финни, чтоб взглянуть на кошку. Она прошла в угол, где лежала Киска с огромным вздувшимся животом. Заслышав шаги, кошка подняла голову и замурлыкала. Вслед за этим над лестницей показалась голова Орли, а затем — и весь он.

— Ну как, Финни, котята уже появились? — раздался его голос.

Девушка подскочила от неожиданности но, обернувшись, увидела, что это всего лишь Орли.

— О, ты напугал меня! — сказала она с ленивой улыбкой, и знакомое возбуждение зашевелилось внутри. — Нет, котят еще нет, но, боюсь, теперь уже поздно присматривать за кошкой. А ты что здесь делаешь?

— Папа послал меня сбить старые осиные гнезда, чтоб эти твари не вернулись, — ответил Орли и бросил взгляд на кошку. — Да уж, следовало присматривать за ней пару месяцев назад. Мы слегка опоздали.

Он стоял, пожалуй, чересчур близко, и Финистер почувствовала в нем что-то новое, нечто сродни своему собственному возбуждению. Она даже прикинула, не может ли и Орли являться проецирующим эмпатом?

Они болтали о Киске, о каких-то пустяках, в то время, как им хотелось говорить только друг о друге. Затем Орли придвинулся, теперь он стоял так близко, что мое бы обнять ее за талию. Его лицо было совсем рядом, и Финни, уже нынешняя, взрослая, улавливала в его дыхании запах чего-то сладкого, мускусного. Она вспомнила, как заглянула в глаза юноши и позволила своему возбуждению еще усилиться. На мгновение их мысли смешались, и Финистер снова почувствовала ту радостную дрожь, пронзившую все ее тело. Она сделала неуловимое движение вперед, их губы встретились, да так и остались вместе. Сегодняшняя Финистер смотрела, как та далекая, юная Финни прижалась и замерла в объятиях Орли. Она хорошо помнила, что тогда ей было не до раздумий, хорошо она поступает или плохо. Тот первый поцелуй отнял у нее способность рассуждать, оставив лишь блаженное ощущение собственного тела, растворяющегося, плавящегося в огне любви.