Роберт Сильверберг - Хроники Маджипура

— И что, я тоже такая? — не без ехидства спросила Тизана.

— Ты… ты необыкновенно уравновешенная.

— Тогда почему я так волнуюсь насчет завтра?

Маленькая женщина опустилась на колени перед Тизаной и взяла обе ее руки в ладони.

— Тебе совершенно не о чем беспокоиться, — мягко сказала она.

— Неизвестность всегда пугает.

— Это всего лишь экзамен, Тизана!

— Последний экзамен. Что, если я провалю его? Что, если у меня обнаружится какой-нибудь ужасный недостаток в характере, из-за которого я окажусь совершенно непригодной в толковательницы?

— Ну, и что тогда? — поинтересовалась Фрейлис.

— Как что? Ведь это будет означать, что я потратила впустую семь лет. Мне придется как дуре брести обратно в Фалкинкип — без профессии, без каких-либо навыков — и провести оставшуюся часть жизни, разгребая навоз на чьей-нибудь ферме.

— Если Испытание покажет, что ты не сможешь стать толковательницей, то тебе нужно будет отнестись к этому философски, — наставительно заметила Фрейлис. — Ты сама знаешь, что мы не можем позволить кому попало свободно рыться в людских мозгах. Ну и, помимо всего прочего, ты не можешь быть непригодной, и Испытание не должно составить для тебя никакой проблемы, так что я не понимаю, почему ты так трепыхаешься из-за него.

— Потому что не имею ни малейшего представления о том, что будет.

— Ну, скорее всего, они просто поговорят с тобой. Они дадут тебе вина, заглянут в твое сознание, увидят, какая ты сильная, мудрая и хорошая, выведут тебя из транса, а потом Верховная обнимет тебя и скажет, что ты прошла Испытание. И на этом все закончится.

— Ты уверена? Может быть, тебе что-то известно?

— Это просто разумные предположения, только и всего.

Тизана пожала плечами:

— А я слышала другие предположения. Что они делают нечто такое, из-за чего ты оказываешься лицом к лицу с самым худшим поступком своей жизни. Или чем-то таким, чего ты больше всего на свете боишься. Или тем, что ты ужасно не хочешь позволить другим узнать о себе. Разве ты не слышала таких историй?

— Слышала.

— И что, если бы завтра было твое Испытание, разве тебя это нисколько не тревожило бы?

— Все это только догадки, Тизана. Никто не знает, что такое Испытание на самом деле, кроме тех, кто выдержал его.

— И тех, кто не выдержал.

— А ты знаешь кого-нибудь, кто не прошел бы Испытание?

— Ну… мне кажется…

Фрейлис улыбнулась:

— Я подозреваю, что они прощаются со школой гораздо раньше, чем становятся выпускниками. Даже не успевают стать послушниками. — Она выпрямилась и принялась перебирать склянки с травами на столе Тизаны. — Став толковательницей снов, ты собираешься вернуться в Фалкинкип?

— Рассчитываю.

— Ты так его любишь?

— Это мой дом.

— Тизана, но ведь мир так велик. Ты могла бы поехать в Ни-мойю, или Пилиплок, или остаться здесь, на Алханроэле, могла бы поселиться на Замковой горе, даже…

— Меня устроит и Фалкинкип, — ответила Тизана. — Я люблю пыльные дороги. Люблю сухие буро-коричневые холмы. Я не видела их больше семи лет. И в Фалкинкипе нужны толкователи снов. В больших городах их много. Любой толкователь хочет устроиться в Ни-мойе или Сти, верно? А я все же предпочитаю Фалкинкип.

— Тебя, наверное, ждет там возлюбленный? — хитро прищурившись, полюбопытствовала Фрейлис.

Тизана фыркнула:

— Вряд ли! Через семь лет?

— У меня был любовник в Тил-омоне. Мы собирались пожениться, построить лодку, обойти под парусом вокруг всего Зимроэля — на это потребовалось бы три или четыре года, — а затем, возможно, подняться по реке до Ни-мойи, поселиться там и открыть лавку в Паутинной галерее.

Эти слова поразили Тизану. За все время, пока она была знакома с Фрейлис, та никогда еще не говорила о таких вещах.

— И что же случилось?

— Я получила послание, в котором мне приказывали стать толковательницей снов, — негромко сказала Фрейлис. — Я спросила его, как он отнесется к этому. Знаешь, я даже не была уверена, что поступлю так, как мне велела Повелительница, но хотела узнать, что думает по этому поводу он, и в тот же момент, когда сказала ему, еще не дождавшись его слов, узнала ответ. Он был ошеломлен, казался обескураженным и немного сердитым, как будто это должно было воспрепятствовать его планам. Конечно, так и должно было бы получиться. Он сказал, что мне следует дать ему день-другой, чтобы все обдумать. Это была наша последняя встреча. Потом его друг рассказал мне, что той же ночью он получил послание, в котором ему посоветовали отправиться в Пидруид, и утром уехал. Позднее он женился на своей бывшей возлюбленной, с которой встретился там, и, полагаю, они до сих пор мечтают о постройке лодки и плавании вокруг Зимроэля. Ну а я повиновалась посланию, отправилась в паломничество и прибыла сюда. С тех пор я нахожусь здесь, а в следующем месяце закончу обучение и, если все пойдет хорошо, на будущий год стану полноправной толковательницей, поеду в Ни-мойю и открою заведение на Большом базаре.

— Бедная Фрейлис!

— Не нужно меня жалеть, Тизана. С какой стороны ни взгляни, я оказалась в выигрыше. Его поступок немного задел меня, но лишь поначалу. Он ничего собой не представлял, и я рано или поздно должна была это выяснить. Ну, и мы все равно со временем расстались бы, только по-другому. Сейчас я смогу стать толковательницей и служить Божеству, а в противном случае я не была бы нужна никому вообще. Понимаешь?

— Понимаю.

— К тому же на самом деле я вовсе не хочу быть чьей-нибудь женой.

— Я тоже, — сказала Тизана. Она внимательно понюхала свежеприготовленное вино, сочла запах подходящим и начала убирать стол, плотно закрывая склянки и расставляя их в строгом порядке. Фрейлис такая добрая, думала она, такая нежная и ласковая, такая понимающая. Воплощенная женственность. Тизана не могла найти в себе ни одной из этих черт. Если уж на то пошло, ее душа была скорее мужской (как она ее себе воображала) — толстокожей, грубоватой, тяжелой, крепкой, способной выдерживать любое напряжение, но не слишком гибкой и уж конечно нечувствительной к нюансам и деликатным материям. На самом деле мужчины не такие — это Тизана тоже знала, — они даже тоньше и чувствительнее, чем женщины. Тем не менее в ее представлении содержалась нелицеприятная истина. Тизана всегда была слишком крупной, слишком угловатой, слишком здравомыслящей для того, чтобы воспринимать ее как настоящую женщину.

Тогда как Фрейлис, невысокая, хрупкая, с подвижной как ртуть душой и мыслями, перепархивавшими с предмета на предмет с легкостью колибри, принадлежала к совсем другому типу. И Фрейлис, думала Тизана, станет превосходной толковательницей снов: она будет интуитивно проникать в глубины разума тех, кто придет к ней за толкованием, и сможет выбрать наилучший способ для того, чтобы изложить каждому самое важное, то, что тому на самом деле необходимо узнать. Хозяйка Острова и Король Снов, посещая умы спящих, часто говорили невнятно и загадочно, и задача толковательницы состояла в том, чтобы служить посредницей между этими великими властителями и миллиардами обитателей планеты, расшифровывая и истолковывая их наставительные послания. Это налагало устрашающую ответственность. Толковательница снов могла направить жизнь человека в нужное русло или, наоборот, разрушить ее. У Фрейлис эта работа должна хорошо получаться: она безошибочно угадывала, когда следует быть строгой, когда легкомысленной, когда необходимы утешение и тепло. Откуда она могла узнать все это? Наверняка из обстоятельств своей собственной жизни, из испытания горем, разочарованием, отверженностью и поражением. Даже не зная многих подробностей прошлого Фрейлис, Тизана ясно видела в холодных серых глазах стройной женщины бесценное знание, и это знание должно было значить для выбранной ею профессии куда больше, чем любые приемы и уловки, которым ее обучали в общинном доме. Тизана питала серьезные сомнения в собственной пригодности к роли толковательницы снов, поскольку она умела пропускать мимо себя ту сумятицу страстей, которая сформировала мир Фрейлис. Ее жизнь была слишком спокойной, слишком простой, слишком — как это сказала Фрейлис? — уравновешенной. Образ жизни в Фалкинкипе отличался непритязательностью: подъем с рассветом и за работу, потом еда, снова работа, развлечения, и наконец, сытые и утомленные, люди шли спать. Никаких бурь, никаких переворотов, никаких чрезмерных амбиций, приводящих к большим крушениям. И, не испытав никакой настоящей боли, как могла она рассчитывать верно понимать страдания тех, кто их испытывал? Тизана подумала о Фрейлис и о неверном возлюбленном, при первой же возможности предавшем женщину только потому, что ее не оформленные еще планы не слишком точно совпадали с его намерениями, а затем задумалась о своих собственных мимолетных сельских романах, если их можно было так назвать, — таких легких, таких случайных; это была просто форма общения двоих людей, бездумно проводивших вместе некоторое время, а затем так же бездумно расстававшихся, без боли и страданий. Даже занятия любовью, которые считались обязательным условием общения, были самым тривиальным делом, естественным этапом сближения двух здоровых людей и состояли из соприкосновения, легкого слияния тел, непродолжительных покачиваний и подергиваний, вздохов и стонов, быстрого содрогания страсти, а затем расслабления и расставания. И ничего больше. Тизане удалось, неведомо как, проскользнуть по жизни без душевных травм. Она не испытывала потрясений, ее не бросали. Так какую же ценность она может представлять для других? Их тревоги и конфликты будут казаться ей бессмысленными. И, думала она, наверное, Испытание страшит ее именно тем, что наставники наконец-то разглядят ее душу и увидят, насколько непригодна она для того, чтобы быть толковательницей, — ведь она настолько простодушна и невинна, что они все же раскроют ее обман. Какая ирония заключена в том, что она сейчас тревожится о своей лишенной тревог жизни! Она заметила, что руки дрожат, подняла их над столом и принялась пристально разглядывать: крестьянские лапы, дурацкие, огромные, грубые, толстопалые, а дрожат, как нежные листочки на ветру. Фрейлис, увидев движение Тизаны, потянулась и взяла ее кисти в свои крохотные ладошки; она едва смогла обхватить их необычайно тонкими, хрупкими пальчиками.