Завтрашний царь. Том 1 - Мария Васильевна Семенова

– Да, здешнее отродье сходно с тем, что некогда приручили наши цари. Сказания изрядно преувеличивают их дружелюбие и смышлёность, но натасканные щенки, несомненно, украсили бы восшествие на престол. Я назначил достойную награду за слётков. Чувары ответили грамоткой на стреле. Посулили яд и ловушки всякому, кто сунется на Венец. Надеюсь, ты усмиришь зарвавшихся дикарей. А если повезёт, принудишь добыть зверёнышей для царя.

Окаянный задумчиво наклонил голову:

– Ты говоришь о немалом походе, всемилостивый боярин. Твоей ватаге ловцов придётся стать воинством под нашим началом. У царевича ты витязем был. Есть здесь воины, гожие с нами ратью пойти?

Тусклые глаза боярина отразили пламя светильников, блеснув мертвенной зеленью.

– Да, – сказал он. – Убедись в доблести тех, кого твои кмети возглавят в походе. Мой лук!

Приказ был негромок, но истинному вождю кричать незачем.

Вейлин живо принёс колчан и снаряжённый лук очень необычного вида. Не дуговатый, не дважды изогнутый – тупым треугольником. Окаянный раньше никогда таких не встречал.

– Спустимся во двор, воевода. Там узришь, какова воинская цена моим людям. Где ты, младший сын?

– Здесь, батюшка, – шмыгнул носом Воган. Он нёс короткую, не более пяди, лучинку и торопливо привязывал к её концу соколий бубенчик. Ловцы уже открывали двери сенника, набитого водяной травой для оботуров и коз. Здесь отрок и встал. – Я готов, батюшка.

Витязи переглянулись. Младший боярич вытянул руку с лучинкой, стал выписывать полукруги. Слева направо, справа налево, словно маяча кому-то. Стоял закусив губу, гремушка позвякивала. Во дворе стихли все голоса.

Гволкхмэй Кайден взял у Вейлина лук. Ощупал стрелу, кивнул: срезень. Приложил к тетиве – и тотчас, не медля ни мгновения, натянул и спустил.

Широкое железко срубило лучинку под самым бубенчиком, красное перо исчезло в траве. Воган запоздало втянул голову в плечи. Боярин опустил лук:

– Другие мои стрельцы все зрячие, воевода. Хочешь на их искусство взглянуть?

Его молодцы рады были стараться. С хохотом уловили босоногую блюдницу, спускавшуюся во двор. Свили из травяных стеблей колечко двух вершков в ширину:

– В рученьку возьмёшь, красава.

– А для меня – в белые зубы…

Веселились, дышали пенником, норовили притиснуть. Девка отбивалась, всхлипывала, роняла кольцо. Её поставили у сенника – заметалась, порываясь бежать. Смирилась наконец, подняла руку с растрёпанным травяным завитком, ладонью заслонила лицо. Ловцы подались в стороны, Вейлин снарядил лук. Тоже не своедельщину деревенскую. Тетиву вхолостую спустишь – как есть разорвёт! На стрелах меньшедомка всего одно перо было красным, из почтения к батюшке.

– У тебя колечко, девка, у нас стрелочки вострые, – смеялись ловцы.

– Волосы золотые проберём, надвое дорожкой расчешем…

Вейлин ждал, улыбаясь. Сразу видать, в девичьей красе ему была воля.

– Погоди, боярич… – досадливо кривясь, сказал Смешко. Вышел к сеннику, забрал у девки кольцо, ладонью хлопнул по заду в тряпично-тканой понёве: вон ноги, дурёха! Оскалил в ухмылке разом все зубы, повернулся к опешившему Вейлину:

– Стреляй.

– А… кольцо-то, – всего и нашёлся вымолвить тот.

Смешко вместо ответа снялся с места, пошёл прямо на него, двинулся как-то очень грозно и страшно, глаза были как два клинка. Вот приблизится… и с той же ухмылкой если не голову срубит, то уж испорет – мамонька родная шарахнется. Он даже меча не изготовил отмахиваться от стрельного железка. Вроде вот она, шея, вот грудь, дышит под вязаной безрукавкой…

Бей в упор, не промажешь!

А промажешь, держись!

Вейлин, отрезвевший, растерянный, стрелять не решился. Шагов с полутора ткнул в Смешку луком. Витязь перенял кибить, продолжил захваченное движение. Мог насадить Вейлина лицом на кулак, не стал. Пустил мимо себя в сено.

Кто-то из младшей чади было засмеялся, но ойкнул, смолк.

Гволкхмэй Кайден, всё отлично уразумевший по звукам и голосам, бросил недовольно:

– Твой побратим отвык от хмельного пенника, воевода. Решил удалью похвалиться? Пусть благодарит моё чадо, знающее, что гость в доме свят…

Смешко высмотрел Вейлина. Под взглядом Окаянного стёр улыбку с лица:

– Не в пронос твоей чести, ласковый хозяин.

– Мой брат всего менее стремился обидеть тебя или твоего сына, боярин, – сказал воевода. – Он желал показать, пускай неуклюже, что чувары с их ядовитыми стрелами могут оказаться грозней чёрных девок… совсем от иных стрел ждущих укола.

Вот тут во дворе засмеялись по-настоящему, с облегчением. Улыбнулся и боярин. Даже стало видно: был когда-то красив.

– Да не омрачат размолвки наше знакомство, – кивнул он Окаянному. – Идём продолжим беседу. А девке, что так приглянулась твоему витязю, велю двор ему показать. Да пусть мою стрелу, что в сенник улетела, непременно найдут.

Вновь опёрся на крепкую руку Окаянного. Два вождя направились по всходу наверх – под хохот, советы и благие пожелания Смешке.

В густых сумерках Югвейн вышел проводить Сиге с ближниками за ворота. Воевода сказал на прощание:

– Я не стал огорчать почтенного вельможу, но ты его начальный сокольник, тебе следует знать. Боярин редко шлёт вас на купилища, оттого и спешит давно простывшей ступенью… Андархайна в самом деле ждёт самодержца, но вряд ли он наречётся Ойдригом Первым. Тот, кого ныне считают наследным сыном державы, уже носит царское имя.

Югвейн насмешливо поднял бровь:

– Нешто опять Аодха нашли?..

– Нет. Объявился Эрелис, сын властителя шегардайского, и Высший Круг признал его самость.

Югвейн даже остановился:

– Вот как! – Зябко передёрнул плечами, махнул рукой. – Нам с тобой, холопишкам худородным, что Ойдриг, что Ойдригович… А подслепого старца молодой государь головы небось не лишит, буде тот и напутает.

С тем распростились.

Пока пировали, мир, сосредоточенный внутри стен, был тёплым, обжитым и уютным. Шаг от ворот – и в прорези меховых харь метко впились стрелы снежной крупы. Со ста саженей просторная крепость обратилась утлым островком в безбрежной вьюжной ночи.

Одним из множества островков, крохотных и упрямых, ещё теплившихся в застывающем мире.

На полдороге до дружинной стоянки, когда все праздные уши остались далеко за спиной, Смешко не выдержал:

– Нам! Холопишкам!.. Да его боярин с тобой из одной чаши не то что пить… мыть её недостоин!

Воевода усмехнулся под личиной:

– Сколько повторять! Моя ветвь красного перстня в глаза не видала. Лучше расскажи, стрелу-то нашёл?

Могучий Смешко обернулся к нему, глотнул летящего снега, закашлялся.

– Ещё как нашёл! Блюдницы у старика хорошавочки… Только правду скажу тебе, брат: мало радости в его доме служить.

– Почему?

– Так гогоны кругом. Из каждого угла пялятся. Птицы, звери…

– От всякой добычи по пёрышку, по шерстинке, – пробормотал Облак.

– И что? – спросил Сиге. – Подумаешь, шкуры, паклей набитые. Девки-визгопряхи и те стерпелись давно.

– Кони охотничьи в бархатных чепраках, соколы в великих нарядах… Вся как есть Гайдиярова охота. И свет этот зелёный…

Воевода терпеливо