Олег Дивов - FANтастика

— Я бы на их месте тоже пальнул, — пожал плечами майор. — И очень просто. Как не пальнуть? Они воюют, гибнут, а тут — шампанское, джазик…

— Что ты говоришь! Вот х-хамы…

— А… будет тебе!

— Если бы вы знали, как вы мне надоели, — сказала женщина бесцветным голосом. — Уж так надоели, что сил моих нет…

И она ушла. Шаль соскользнула с одного ее плеча и держалась за другое бахромой, будто пальцами.

Когда она уходила, музыка на опустевшей палубе снова запрыгала. Женщина не обернулась.

Мужчины смотрели ей вслед.

Через полчаса я встретил ее в буфете.

Людей вокруг было много, и все делали вид, что недавний обстрел — только забавное приключение. О нем даже не говорили. Впрочем, от пережитого волнения у посетителей буфета был хороший аппетит. Они без конца ели пирожные.

— …Я предпочитаю солнечные очки от Кеплера…

— …Но стриптиз танцевать уже давно не умеют…

— …Разве это птифуры? Я у вас спрашиваю!

Голоса сливались, делались то громче, то тише. Лихорадка во мне сменилась уже привычным отупением и безразличием. Мне следовало пойти в свою каюту и уснуть, но я все сидел и притворялся, будто пью чай.

— …Еще неплохие очки от Цейса, но оправа не стильная…

— …«Пти» по-французски значит — «маленькие», а это… калоши какие-то!

— …Мало просто раздеться. Это любая горничная может. Нет, ты подай мне философию чувства…

— …Голубушка, с вашим носом от Цейса решительно противопоказаны!

— …И желе у вас какое-то липкое…

— …Вы, милочка, на свой нос сначала посмотрите!

Я заметил ее, когда она подошла к столику.

— Я к вам, Максимов. Можно? Да вы не вставайте. Что, вы меня не помните?

— Простите, — сказал я.

Она села напротив с напускной, излишне улыбчивой уверенностью.

— Неужели не помните? Всего-то пять лет прошло… Ну, вспоминайте, Максимов! Лето, Сестрорецк, дача Бибиковых… Я вас узнала еще на палубе. Но подойти постеснялась. А потом этот обстрел дурацкий…

— Да, — пробормотал я. — В самом деле, дурацкий.

— Вы повзрослели. — Она улыбнулась. — Война пошла вам на пользу.

Тут она заметила мой протез и осеклась, кусая губы.

— Не волнуйтесь, — сказал я, — Вы правы, я повзрослел.

«Угощаю! Всех! Чем-нибудь сладким! Приторным! Подсластим пилюлю! Чудаки… Через пятьдесят лет о нас не напишут даже в учебниках…»

Оратор у стойки буфета был в смокинге, несмотря на ранний час. Он дирижировал рюмкой, полной липкого ликера, и извивался всем телом, словно в нем не было ни одной твердой косточки.

«Хочу угостить! Это благодарность от потомков, которым не придется учить наши унылые биографии…»

— Вы знаете, я припоминаю, — сказал я. — Но не лица. Только голоса… и как волны блестят на солнце… Помню, что дно у Залива твердое и волнистое, похоже на шиферную крышу… События помню, и имена, будто с чужого пересказа. Это после контузии. Врач сказал — пройдет скоро. Так что вы извините…

— Не извиняйтесь. Я вам лучше помогу. Я — Анна. Меня все звали эльфийка Анариэль, потому что я ходила всегда в фэнтезийных платьях. И босиком. Простужалась и вечно наступала на гвозди. Везде их находила… А вы были противоречивы — спортивны и поэтичны… Я на вас сначала сердилась. Из-за того, что вы всегда были причесаны. Это раздражало. Причесанный мальчик рассуждает о Ронсаре! И играет в теннис…

Теперь она улыбалась по-настоящему — про себя. Должно быть, ей вспомнилась собственная ее улыбка пятилетней давности.

Я почувствовал запах ее духов — свежий клевер.

— Да, я тогда в самом деле… Но теперь не так, — сказал я.

«Но если вам, господа, не хочется оказаться вычеркнутыми из анналов, — продолжал оратор в смокинге, — то следует предпринять ряд изящных телодвижений…»

«Заткнитесь, — наконец!»

«В самом деле, скучно!»

«Тише, тише… Пусть говорит!»

«Это забавно, господа!»

«Да, забавно! Но должно быть еще забавнее. И лично я, ввиду наползающего осмоса, собираюсь… — оратор взял паузу, напустил на себя важный вид, — слизывать крэм кокосовый с тела кокотки прококаиненной!»

«Кошмар! Пусть замолчит!»

«Тут же дети!»

«Продолжайте, тут нет никаких детей!»

Прыгающая музыка. Женский смех…

— Теперь все не так, Максимов, — сказала Анна.

Я не заметил ее движения — только ощутил холодные, чуть влажные пальцы своей рукой.

— Я была замужем. Гусев, военный инженер, — мой бывший муж. Жили в колониях. Андрей, мой брат, — с нами. Он, кстати, почти не изменился. Только растолстел… Он ведь прирожденный дядюшка, как оказалось. Очень ждал, что мы родим ему племянников. Но не случилось… С Гусевым мы расстались, но… не разъехались. Знаете, как бывает? Впрочем, он — джентльмен.

— Да, я заметил. Ему не хватает костяной зубочистки. И стека под мышкой.

— Нет, правда, он — хороший человек. У него немного характер испортился, но ведь это у всех теперь? У меня — так точно…

— Я начинаю припоминать, — солгал я. — По-моему, вы не изменились ничуть…

— Там, где вовек не пас МакарСтада златых своих телятей,Мы развеселый данс-макабрСтанцуем кстати!На берегу зловонной ЛетыОтменный выйдет пляж de nude,Пусть наши голые скелетыМелькают там и тут!

Оратор в смокинге декламировал нараспев, в худших традициях. В него метали булочками и скомканными салфетками. Он извивался.

— Тут весело, но мне пора, — сказала Анна. — Я приглашаю вас на обед. Мы обедаем в каюте. Первый класс, одиннадцатый номер.

— Я приду.

— Если не придете, я вас разыщу и приведу силой.

— Я приду, — сказал я. — Видите ли, Анна, мне нынче очень нужна женщина.

Она вспыхнула и крепко сжала губы. Убрала свою руку с моей. Закрыла глаза.

Потом вздохнула, кивнула медленно и сказала:

— Тогда непременно приходите.

Поднялась и вышла из буфета.

— В сущности, все это ужасно, — сказал Андрей.

Он сидел во главе стола, был лучезарен и мил.

— Что — ужасно? — спросил Гусев.

— Все. В особенности — твоя привычка скатывать шарики из хлеба.

— Ничего, не станет хлеба — не станет и привычки. Да что же вы, Максимов… Пейте!

Водка была хорошей, но пить мне не хотелось. Впрочем, одну рюмку я выпил, за встречу.

Анна сидела в кресле, в глубине каюты. Она много курила и иногда раздвигала ладонью муаровый дым, чтобы, щурясь, быстро посмотреть мне в лицо. Это были странные взгляды — без вопроса и утверждения. Когда я чувствовал их на себе, у меня остро и зло начинало стучать в висках.