Вадим Кондратьев - Извек

Бутян, не торопясь утолять жажду, приблизился к прогалу в зелени, присел у чётких глубоких следов и, оглянувшись на подручного, осклабился. Зачерпнул в ладони воды, плеснул себе в лицо, посидел с довольной улыбкой, плеснул ещё и только потом, набрав полную пригоршню, медленно выпил. Рядом мощно хрустнули сочные стебли. Дрозд, как подрубленное дерево, плашмя рухнул в ручей и долго пил, погрузив всю голову в воду. Наконец приподнялся на руках, отфыркнулся, подышал с затуманенными от блаженства глазами и опять плюхнулся в ручей. Бутян ещё раз неторопливо попил и, подождав немного, потащил подручного из ручья. Косоглазый досадливо утёрся, с сожалением поглядел на кристально чистую воду и нехотя поднялся. Бутян ухмыльнулся.

— Коням оставь, а то весь ручей выхлебаешь.

— Могу, — кивнул Дрозд и громко чихнул. Шагнул к лошадям, поймал уздечки, двинулся за атаманом через ручей. На другом берегу стащили сапоги, вылили воду и, забравшись в сёдла, тронули коней шагом. Через сотню шагов Бутян оглянулся на горы и, щурясь на заходящее солнце, негромко пробормотал:

— Дадут боги, скоро узнаем, куда наш приятель путь держит.

— Ага, — поддакнул Дрозд. — И к кому. И зачем.

— И почему. — добавил атаман задумчиво.

Не мешкая, поспешили дальше, сквозь рощицы, что постепенно сбивались в могучий сосняк. Колонны жёлтых стволов вздымались в небо, оставляя внизу просторный ковёр опавшей хвои. Кое-где темные пятна потревоженной земли являли путь проехавшего всадника. Между ровных исполинов, всё чаще стали попадаться кусты и невысокие лиственные деревца, которые постепенно сгуртовались в тесный перелесок. То и дело слышался треск лопающейся паутины, ветви назойливо цеплялись за плечи и ноги, пока впереди, среди листвы, не забрезжили клочки синего неба. Когда же за перелеском во все стороны раскинулась равнина, пришпорили коней. Следы Ворона вывели к огромному оврагу, с высокими склонами. По самому краю тянулась, похожая на звериную, тропка. Бутян пригнулся к земле, всматриваясь в следы, нахмурился. Пока что всадник на чёрном коне всё время ехал на полдень. Свернуть должен был на закат и, объехав провал, продолжить путь в сторону киевских земель. Вот только следы сворачивали на восход, вдоль заросшего цепкими кустами склона, где стёжка утекала к окоёму и ныряла в дремучий лес. Атаман поскрёб тяжёлый подбородок, поглядел вдоль оврага.

— Сдаётся мне, сокол мой певчий, что знаю я, куда этот бродяга путь держит.

— К хозяину Чёрной Горы? — неуверенно предположил Дрозд.

— Похоже. Больше не к кому. Дорожка в ту сторону одна, — на лице батьки обозначилось недоумение вперемежку с недоверием. — Хотя, дурней дорожки даже без башки не выберешь. Сам направляется в гости к тому, кто за его голову золотые горы посулил. Чудно!

Атаман помолчал размышляя, тряхнул головой, снова потёр густую щетину на подбородке.

— А не перехватить ли нам того молодца чуть раньше?

— Как? — не понял Дрозд. — Да в этой стёжке загибов на три дня верхом, а коник у хлопца не чета нашим. Выпереживать никак не способно.

Бутян одобрительно посмотрел на памятливого подручного. Единственный раз Дрозд с атаманом ездил по этим местам, год тому. Но память на пути-дороги была особой гордостью косоглазого.

— Верно! Верхом как раз три дня. А пешим денёк с гаком и перехватим.

Глянув ещё раз в оба конца дороги, он пустил коня к краю оврага. Внимательно рассматривал противоположный склон, определяя подходящее место. Дрозд остановился рядом. Собрав брови в кучу, молчал, угрюмо перетирал мысли. Наконец не выдержал, искоса глянул на Бутяна.

— Коней значит бросим? Волкам на радость?

— Волкам? — весело переспросил Бутян. — Нету их тут. Лисы разве что. Волки дальше. Там, куда наш молодец поехал. Тут, скорее, люди добрые подберут. Ежели бедные, то хорошо. Такие кони всегда в хозяйстве пригодятся. А коль богатые, то ещё лучше. Рано или поздно встретимся, денежку за лошадок возьмём, ежели к тому времени на лучших ездить не будем.

— Или ежели, к тому времени, костями на обочине не забелеем! — в тон ему добавил Дрозд.

— Чёт ты нынче какой-то грустный? — атаман заглянул в косые очи подручного. — Будет печалиться! Иногда надо всё в жизни бросить и начать заново! С новой силой, старой злостью и накопленными мозгами. Так что не горюй. Чую, впереди нас ждёт что-то… ну, совсем уж несуразное. Неужель не любопытно глянуть?

Дрозд погладил коня, потянул с понурой головы уздечку, жалостливо вздохнул.

— Ну, тогда пусть уж лучше бедные найдут. Бедным нужней. Может разбогатеют. — он помолчал и рассудительно добавил. — Тут мы их, богатеньких, и ошкурим.

— Бедные так бедные. — согласился Бутян.

Кони, чувствуя расставание косились на хозяев.

— Хотя, какие тут люди… — пробормотал атаман спрыгивая с коня.

Вынув клинок, широко размахнулся и швырнул на дно оврага. Дрозд же перекинул рог на спину, примотал поясом потуже и подошёл к краю. Оба помедлили, убеждаясь, что на пути нет кустов с острыми сучками. Глубоко вздохнув, шагнули с обрыва и закувыркались по песчаному склону. Кое-как остановились. Отплёвываясь помотали головами, вытряхивая из ушей песок. Поднялись, отряхнулись, как два мокрых пса, и направились к противоположному склону. Подобрав клинок, Бутян вгляделся в обрыв, ткнул остриём, указывая подходящее для подъёма место.

Поднимались гораздо дольше, чем спускались. Дрозд поначалу несколько раз срывался и, с кучами песка, сползал к подножью. Бутян же уверенно карабкался, то цепляясь за сухие кусты, то втыкая лезвие в осыпающийся склон. Выбравшись наверх, сбросил клинок подручному. Сам улёгся на живот и ухмылялся, наблюдая за восползающим Дроздом. Наконец, подцепил подручного за шиворот и, втащив на травку, хлопнул по плечу.

— Я уж подумал, ты там жить останешься. Правильно, что не остался, окромя песка, там жрать нечего, и пить тоже. Ладно, пойдём, пока не передумал.

Косоглазый пропустил шутку мимо ушей, с тоской оглянулся на оставшихся лошадей и двинулся за атаманом.

До позднего вечера топали по равнине, голой и бугристой, как темя Ящера. Уже в темноте растянулись на разогретой за день земле и провалились в глубокий сон. Разбудила предрассветная прохлада, но быстрый шаг скоро вернул телу тепло. К полудню начали почёсываться от засыпавшегося за шиворот песка. Солнце, взгромоздившись на вершину небесного насеста, клевало в маковки нестерпимым полуденным зноем. Давно хотелось пить. Оба щурились, облизывая сохнущие губы, не подозревали, что жажда иссушит горло так скоро. Глаза постоянно утыкались в голый окоём, из-за которого лениво выползала голубоватая полоска леса. Сапоги отмеряли сажень за саженью и покрывались толстым налётом пыли. Время от времени, она отваливалась серыми ошмётками, освобождая место для новых слоёв.