Елена Хаецкая - Падение Софии (русский роман)

— Да? — удивился я. — А по-моему, господин профессор, вы очень прозрачно все излагаете.

Он явно потешался над моей недальновидностью.

— Хорошо. Продолжим. Итак, наш мятеж увенчался полным успехом… Вы знаете, что в старину захваченные в рабство свободные люди имели законодательно закрепленное право на восстание?.. Но я отвлекаюсь. Мы благополучно приземлились в лесу, в стороне от Пулкова, и, бросив Захарию с соратниками в трюме звездолета, спрятались в лесах. Разумеется, наш корабль хорошо видели из космопорта, поэтому за участь Белякова и прочих можно было не беспокоиться: через несколько часов их обнаружили и освободили. А у нас как раз хватило времени, чтобы скрыться.

— Почему вы сели на Земле, а не сразу повернули к Фольде? — спросил я.

— Подумайте, — приказал Матвей с таким видом, словно я сдавал у него экзамен и до сих пор все шло отлично, покуда я не споткнулся на очень простом вопросе.

Я подумал, но ничего не придумал.

— Когда мы подняли мятеж, топлива хватало только для возвращения на Землю, — объяснил Матвей. — До Фольды мы бы уже не долетели. Еще недоумения?

— Почему вы не сообщили о преступных намерениях Белякова властям? — спросил я.

— А как бы я это доказал? — возразил Свинчаткин. — Речь шла всего лишь о намерениях.

— Цепи в грузовом отсеке? — подсказал я.

— Мало ли для чего могут быть цепи… Остались с прошлого рейса, например. Может быть, у прежнего капитана было обыкновения сажать в железа провинившихся работников… Если бы я передал дело для судебного разбирательства, фольдов пришлось бы разместить где-нибудь на казенной квартире, в большой тесноте. Неизвестно, как бы они это перенесли. Уверен, мы потеряли бы человек пять — просто от болезней.

— По-вашему, в лесной землянке, среди нашей зимы, им живется лучше? — возразил я.

— А вы когда-нибудь пробовали сидеть взаперти, в чужом доме, в полной зависимости от неизвестных вам людей, не зная, как решится ваша участь? — вопросом на вопрос ответил Матвей. — У нас погиб только один соплеменник, да и то потому, что встретился маниакальному убийце. А вот в городе жертв было бы гораздо больше. Здесь, в лесу, мы свободны и ничего не боимся.

— Ага, — сказал я. — А грабежами вы, очевидно, пытаетесь набрать сумму, необходимую для того, чтобы нанять корабль до Фольды?

— Точно, — кивнул Матвей.

— И много вам недостает?

— Желаете благотворительствовать, Трофим Васильевич?

— Может быть, — не стал я отпираться.

— Нанимать придется контрабандиста, — сказал Матвей. — А это обойдется дороже. Думаю, у нас пока только треть суммы… — Он помолчал, обдумывая что-то, потом сказал: — Ну так что, все тайны, по-вашему, раскрыты?

— Наверное, — я пожал плечами, недоумевая.

— Нет, не все, — возразил Матвей. — Еще одна осталась… Догадались, какая?

— Пока нет.

— У Захарии Белякова имелся на Земле сообщник, — подсказал Матвей. — Сам Захария, как вы помните, является сотрудником экспедиционного корпуса. У него нет связей в деловом мире. Доставить товар — это ведь еще не все. Белякову позарез требовался человек, который устроил бы продажу. Необходимо было найти надежных покупателей, обговорить «достойную» цену, проследить, чтобы не произошло надувательства при совершении сделки… Ну-ка, подумайте: кто, по-вашему, был этот самый партнер Захарии Белякова?

Я молчал.

Матвей смотрел на меня с сочувствием.

— Ваш дядя, — сказал наконец Матвей.

Я не понял:

— При чем тут мой покойный дядя?

— Вот именно, что покойный… Кузьма Кузьмич Городинцев, который должен был превратить ксенов в деньги, и в деньги очень немалые, неожиданно взял да помер.

Я не верил собственным ушам:

— Хотите сказать, мой дядя, безупречный покойник, преподобный Кузьма Кузьмич, — работорговец?

Матвей пожал плечами… Мысли лихорадочно вскипали в моей голове. Я искал подтверждений и опровержений… И вдруг кое-что вспомнил.

Лекарства, идеально подходящие для лечения данной группы ксенов. И одеяла. Пачки одеял в фабричной упаковке, которые были закуплены дядей незадолго до его кончины. Для чего, спрашивается, Кузьме Кузьмичу потребовалось столько одеял?

— В конце концов, они все-таки попали по назначению, — пробормотал я.

— Кто? — удивился Свинчаткин.

— Не «кто», а «что». Одеяла.

Матвей рассмеялся.

— В этом заключается своеобразная ирония, не находите?

— Я уже ничего не нахожу… — пробормотал я. — Потому что боюсь найти что-нибудь еще.

Матвей помолчал.

— Ну вот, а теперь, когда я открыл вам все мои побудительные мотивы и основные обстоятельства, приведшие меня в эту яму, набитую ксенами, — давайте-ка вернемся к Белякову и Анне Николаевне. Вы согласны со мной в том, что у Белякова имелась чрезвычайно веская причина нанести Анне Николаевне смертельный удар?

— Да, — кивнул я. — Анна Николаевна как раз раскрыла тетрадь, когда Беляков вошел в ложу. Он ведь не мог не узнать свой почерк. Он полагал, что у госпожи Скарятиной находятся прямые доказательства его преступного сговора с моим дядей. Поэтому после спектакля он вошел в ее ложу и незаметно убил ее, а тетрадку забрал с собой. Все сходится.

— Да, — повторил Матвей задумчиво. — Все сходится… Думаю, настало время навестить вашего «тверичанина» в Лембасовском трактире. Захватим его тепленьким и сдадим властям.

— Витольда выгнали из университета, — сказал я некстати.

— Почему? — возмутился Матвей. — Он был очень способным студентом… Это из-за ареста?

— Нет, его еще до ареста выгнали. За академическую неуспеваемость.

— Если я сумею восстановиться на кафедре, то возьму его к себе, — обещал Матвей.

— Ну вот еще, — сказал я. — А как же я обойдусь без управляющего?

— Найдете другого. Витольд не может всю жизнь обслуживать вашу лень и губить собственную карьеру.

— Знаете что, Матвей Сократович! — сказал я. — Вы какой-то социалист!

Глава семнадцатая

Идея появиться с Матвеем Свинчаткиным в самом Лембасово представлялась мне сущим безумием.

— Как вы вообще могли на такое решиться! — говорил я все то время, пока мы шли через лес к дороге. — Вас ведь мгновенно схватят, едва вы окажетесь на наших улицах!

— Нет, потому что не узнают, — отвечал Матвей.

Мы форсировали бурелом и канавы, отделявшие мир беглецов от мира обыкновенных землян. Ветки с хрустом оживали под нашими ногами. Матвей вдруг сказал:

— А вообще, я чувствую, пора уже выбираться из норы.

Еловая лапа больно хлестнула меня по лицу, но я сдержался и не издал ни звука.