Грегори Арчер - Конан и алтарь победы

Сделав обманное движение клинком, Конан выбросил вперед руку, и холодная сталь на целый локоть погрузилась в плоть колдуна. Однако тот даже не пытался защищаться — он с удивлением смотрел, как из раны в груди толчками хлынула черная кровь.

— Ловко! — похвалил он, словно ничего и не произошло, словно не бушевали вокруг магические силы, ежесекундно грозя смести противников с лица земли.— Но ведь ты понимаешь, что с этим ножичком тебе меня не победить. Тут требуется кое-что посерьезнее…

«Пустота, воздух, мираж»,— вдруг вспомнил киммериец слова чародея, когда они чуть было не попались на приманку призрачного города в пустыне.

— Тебя нет! — крикнул Конан, обращаясь скорее к самому себе.

Тело Блармица вдруг пошло волнами, как озеро в ветреный день, но презрительная улыбка с лица не исчезла.

— Ты призрак, видение! — громче повторил варвар, изо всех сил пытаясь уверить себя в этом.

Двойник колдуна заколебался, стал прозрачным, вспыхнул… и пропал.

Тяжело дыша, Конан повернулся к пьедесталу. Ветер, несущий смрад, которому нет места в подлунном мире, крепчал.

Настоящий Блармиц уже навис над Талисманом, и зеленовато-желтое сияние втекало в его пасть, наполняя обезображенную плоть силой и мощью. Ничего человеческого не оставалось в колдуне: тело его выросло втрое; уродливая, шишковатая лысая голова росла прямо из широченных плеч, и корона держалась на ней каким-то чудом; руки превратились в восемь суставчатых, беспрестанно извивающихся щупалец, а ноги — в две бесформенные тумбы, снабженные кривыми грязными когтями; сзади змеился чешуйчатый хвост. Чудовище повернулось к надоедливому северянину, и мутная перепонка на мгновение прикрыла глаза с вертикальными, как у змеи, зрачками. Держа меч наперевес, Конан осторожно приближался к нему.

— Ты утомил меня, киммериец,— с трудом, нечленораздельно прорычал монстр, разинув слюнявую пасть, в которой сверкало три ряда кривых зубов.— Но у тебя уже не осталось времени, чтобы остановить меня. Теперь я — хозяин времени. Поэтому я изгоняю тебя из нынешнего сейчас. Отправляйся в Прошлое и до конца дней мучайся тем, что опоздал!

Еще один сгусток фиолетового тумана сорвался со щупалец монстра, когда-то бывшего колдуном Блармицом, и рванулся к Конану. На этот раз северянин стоял слишком близко и не успел увернуться. Удар швырнул его назад, опрокинул навзничь, окутал матовой пеленой. Киммериец закричал и услышал, как крик его стремительно удаляется прочь, в бесконечность…

Раскаленные иглы впивались в ступни Конана. Чьи-то колючие руки, словно на них были надеты перчатки из шкурки ежа, неустанно терли его икры и лодыжки.

«Не надо, прекратите»,— хотелось сказать ему, но из горла вырвался лишь жалкий хрип.

Ему хотелось поднять веки, но ничего не получалось; Конан с ужасом понял, что ослеп.

— Хвала Митре, он жив! — вдруг донесся до него взволнованный голос Луары.

— Конан, открой глаза,— настойчиво попросил его другой голос, до боли знакомый, но который никак не мог принадлежать тому, кто сейчас обращался к киммерийцу, ибо говорящий был давно мертв.— Постарайся открыть глаза!

Конан напрягся и медленно разомкнул веки. Возникло чувство, будто в глаза ему бросили горсть песка. Однако постепенно зрение возвращалось, и сквозь застилающий взор туман он рассмотрел склонившихся над ним Луару и Омигуса. Ки-шон прекратила наконец растирать ему ноги и с тревогой вглядывалась в лицо варвара.

— Где… я? — с трудом выдавил из себя киммериец.

— Все в порядке,— успокоил его Омигус.— Ты с нами, буря закончилась…

Опираясь о плечо Луары, Конан поднялся на ноги.

Он находился на ледяной площадке перед расселиной. Позади белел перевал Топор Палача, и со всех сторон, холодные и неприступные, возвышались горные пики.

— Мы сидели тут, закусывали,— продолжал между тем Омигус.— А ты вдруг захрипел, глаза закатил, повалился набок… Думали, что помер… Ну, ты как? В порядке? Это все мороз проклятый. Я сам чуть концы не отдал.

Конан ухватил его за руку, сжал. Циркач был живым — никакой иллюзии. На расстеленном прямо на снегу одеяле валялись остатки пищи, пустая бутыль из-под браги бродячих торговцев. Сидящая рядом Ки-шон беспокойно смотрела на киммерийца. Безымянный пленник вяло жевал мясо и изредка с испугом озирался на чернеющий вход в пещеру. Все было именно так, как помнил Конан. Все было настоящим… Кроме одного: с ними не было Блармица.

— А где колдун? — быстро спросил Конан.— Вы видели колдуна? Он пришел ночью… во время бури… вытащил меня из пропасти… Или он… привиделся мне?

— Нет-нет, все так и было. Он спас тебя и Луару, помог нам с Ки-шон.

— Где он?

— Сказал, что пойдет осмотрится. Поищет место, где нам лучше спуститься в расселину… Да что с тобой, Конан?

— Считай, что у меня было предвидение,— сквозь зубы процедил киммериец и беспомощно оглядел скалы. Конечно, никого. С помощью какого-то проявления Черной магии Блармиц отправил его в прошлое, а сам вернулся в Зал Светильников — чтобы завершить начатое, чтобы Конан не смог помешать ему… Но как объяснить это спутникам? Как рассказать, что они уже добрались до Гиль-Дорад, что Толстяк, Омигус и Ки-шон погибли по дороге, что чародей мечтает захватить власть над миром?

— Ты думаешь, Блармиц плохой? — спросила Луара.— Мне он тоже не понравился… взгляд какой-то недобрый…

— Ну, когда он вернется, мы все выясним,— сказал Омигус.

— Он не вернется,— тихо возразил Конан.

— Не вернется? — удивился циркач.— Почему? Откуда ты знаешь?

— Нам надо торопиться,— не слушая его, сообщил киммериец.— Возможно, еще есть время…

В бессильной ярости он заскрежетал зубами. Пустыня, болото, море — неужели опять придется преодолевать все это? Джезар говорил, будто тот, кто один раз добрался до Гиль-Дорад, сможет вернуться туда беспрепятственно, Глаз Бога не помешает ему… Но даже если дорога к чудесному острову будет выложена розами, они доберутся до него не раньше чем через месяц. А за это время Блармиц не торопясь закончит церемонию, и Талисман будет принадлежать самому опасному человеку в мире…

— Собирайтесь,— приказал северянин.— Ради Крома, если вы хотите жить, если хотите, чтобы мир не погиб, поспешите!

Омигус и Луара переглянулись; цирковой фокусник, стараясь сделать это незаметно для Конана, пожал плечами и покрутил пальцем у виска — дескать, сбрендил наш варвар от холода. Краем глаза киммериец уловил этот жест, но не стал ничего говорить: все равно он не сумел бы объяснить, что Блармиц повернул поток времени, изменил ход событий и вот-вот ввергнет мир в Преисподнюю…