Александра Лосева - Берегите бороду

— Тот самый, — еле слышно выдохнула Иефа и мертвой хваткой вцепилась Зулину в руку. — Он же меня сейчас…

Зулин лихорадочно вспоминал отпугивающие и останавливающие заклятия, но кроме деструкции, в голову ничего не приходило, и полуэльфка ужасно мешала сосредоточиться. Налетел порыв ветра, туман заволновался, всколыхнулся, и волк растворился в нем, как и не было. Иефа шумно выдохнула и разжала пальцы, и Зулин подумал, что сила у нее не пустяковая — наверняка синяки останутся, и даже хотел сказать ей об этом, разумеется, чтобы подбодрить, но полуэльфки уже рядом не было. Она молнией метнулась к тому месту, где стоял волк, и над болотом понесся ее отчаянный крик:

— Ааронн!

«Демон Баатора! — испугался маг. — Проводника сожрали! Кто же нас теперь поведет?!»

— Иефа, не кричи, — раздался спокойный и слегка насмешливый голос эльфа. — Ну, чего ты так разволновалась? Смотри, это наш завтрак. И солнце встает…

— Эх, как же я лес люблю!

Иефа не упала в обморок от удивления только потому, что тогда пришлось бы прервать завтрак. А утка была дьявольски хороша! Зажаренная на углях, она сочилась золотистым жирком и дразнила светло-коричневой корочкой, и запах от нее шел такой, что если бы Иефе сейчас предложили все сокровища мира в обмен на эту восхитительную утку, она, не переставая жевать, наверняка послала бы всех куда подальше… Надо же — дварф, и вдруг любит лес. Хотя после болота даже закоренелый житель пустыни порадовался бы зеленой травке и твердой почве под ногами. А ведь все это было так близко! Когда солнце встало окончательно, обнаружилось, что до края болота рукой подать, еще несколько сотен шагов — и вот он, темнеет, замечательный, чудесный, густой, и в нем сколько угодно сухих сучьев, и охапки зеленых веток, на которые можно кинуть плащ и нежиться, как на самой настоящей перине! А еще обнаружился Ааронн, целый и невредимый, а возле него две утки и волчьи следы. Никто уже ничему не удивлялся, а Стив смотрел на уток так, будто готов съесть их сырыми, вместе с перьями, клювами и перепонками; и Зверь все время порывался составить ему конкуренцию. И собрались все на диво быстро; и шагали весело и легко; и на стоянку расположились с удовольствием; и даже Зулин слова никому не сказал.

— Я тоже лес люблю, — Иефа проглотила последний кусок, тщательно облизала пальцы, глотнула воды из фляги и блаженно потянулась. — В лесу не пропадешь. Даже если не вышло найти еды, то хотя бы не замерзнешь. А еще лес живой. Живой и добрый. Болото вот, например, не может быть добрым по определению, потому что оно гнилое. Гниль рождает ненависть к себе и ко всему вокруг. А на ненависть мир обычно отвечает тоже ненавистью. Или равнодушием. Это даже хуже.

— Почему хуже? — Стив закинул руки за голову и вздохнул. — Я вот был бы совсем не против, если бы меня все оставили в покое.

— Ты путаешь… — Иефа обхватила колени руками и задумалась. — Когда ненависть порождает ответную ненависть, она все-таки имеет какой-то выход. Равновесие сохраняется, понимаешь? А когда ненавидишь в пустоту… Представляешь, ты строишь планы мести, ты себя постоянно накручиваешь, чтобы ни капельки этой ненависти не растерять, чтобы все, все досталось тому, кого ненавидишь, — а ему все равно, ты исходишь на нет, а мир этого просто не замечает. А ведь ей надо куда-то деться — ненависти. Слишком много скопилось, слишком ее берегли, лелеяли, подкармливали… И тогда она начинает жрать тебя изнутри, и ты начинаешь гнить, и становишься болотом.

— Эй вы, философы новоиспеченные! — Зулин сердито заворочался на своей подстилке. — Развели тут мудрствования, поспать не даете. Все очень просто: есть плохое и хорошее. Плохое нужно уничтожать, а хорошее не нужно — и точка. Одно из двух: или вы даете мне поспать немного, или мы прямо сейчас сворачиваем лагерь и двигаем дальше. Стив, разбудишь меня через полтора часа.

— Я, кажется, кукушкой не нанимался, — проворчал дварф, и Иефа почувствовала к нему даже что-то вроде симпатии. — Странный он какой-то, этот Зулин, — добавил Стив минут пять спустя, когда планар окончательно уснул.

— Да уж… — Иефа вспомнила свое пробуждение на болоте и зябко поежилась. Сказать или не сказать? Утка подействовала на дварфа явно благотворно, но где гарантия, что через полтора часа он опять не вернется в свое привычное болванское состояние?

Солнце медленно ползло все выше, деревья отбрасывали сетчатую тень, и она, эта тень, шевелилась и двигалась, рябила, и от этого очень хотелось закрыть глаза. «Не буду ничего говорить, — решила Иефа. — Еще решит, что я жалуюсь. И потом, может быть, мне спросонья померещилось? Мало ли какое у кого лицо будет, когда вокруг туман и болото, и холодно, и дурноватая полукровка орет не своим голосом?» Обозвав себя полукровкой, Иефа усмехнулась и мысленно пожала себе руку. Человек ко всему привыкает. То есть эльф. То есть… А, черт с ним совсем!

Стив нежился на солнышке и тайком наблюдал за бардом. Вот взяла лютню, погладила, подергала за тонкие усы струн, даже вроде как сказала что-то, здороваясь… Чудная она, эта пигалица сероглазая, и не поймешь ее никак. Вот уж, спасибо Мораддину, подобралась компания…

— Стив, а что у тебя в мешке?

— Что?! — застигнутый врасплох дварф сел и даже рукой мешок прикрыл, лихорадочно соображая, как лучше ответить. — В каком мешке?

— Да вот в этом, — Иефа откинула волосы и насмешливо глянула Стиву в глаза. — В который ты вцепился, как в мать родную. Что в нем?

— В нем? Вещь.

— Полезная? Я ни разу не видела, чтобы ты его открывал, этот мешок. В нем сокровища? Или любовные письма? Кстати, Стив, у тебя есть любимая?

— Нету у меня никакой любимой! — рассердился Стив. — Некогда мне шашни разводить!

— Так то шашни, а то — любимая. Чувствуешь разницу? — Иефа вдруг развеселилась. — Неужели твое суровое сердце никогда не пронзала стрела страсти?

— Да какая к Мораддиновой заднице страсть! Чего ты пристала-то ко мне?!

— О боги, Стив, да не волнуйся ты так, я вовсе не посягаю на твое целомудрие — ни в коем случае! Так что в мешке?

— В каком мешке?! — взревел в полный голос Стив, окончательно выходя из себя. Проснулся и подскочил на ноги Зулин, приподнялся на локте Ааронн. Все дружно уставились на дварфа. — Да чего вы вылупились-то! Нет у меня никакой любимой!

— Да? — вежливо удивился Ааронн.

— Нет!

— Ты поэтому так расстроился?

— Да не поэтому, яйца Мораддиновы!

— А почему?

— Из-за мешка!

— Он потерялся?

— Нет!

— А должен был?

— Что — должен был?!

— Потеряться.

— Кто?!