Роберт Сильверберг - Песни умирающей земли. Составители Джордж Р. Р. Мартин и Гарднер Дозуа

Между тем, неторопливо потягивая вино, он почувствовал, что стены зала начали раскачиваться и заскользили по кругу. А сам он словно бы медленно поднялся в воздух и теперь наблюдал сверху за самим собой сквозь приятную дымку, окутавшую разум.

К некоторому его удивлению, гости собрались вокруг него и завязали философскую беседу о природе преступлений.

Кештрел Тсайе заявил, что близкая погибель мира освободила людей от всех ограничений, навязанных законом, и теперь не имеет большого значения, чем каждый из них занимается, поскольку смерть вскорости уравняет все счета.

— Не могу согласиться, — возразил ему Унтан Виорн. — Мы по-прежнему должны нести ответственность за свои поступки, нарушающие традиции и жизненные устои и тем самым, возможно, приближающие ужасный конец, который нам всем грозит.

— В каком смысле? — сквозь дрему поинтересовался Пуилейн.

— Преступление является не столько нарушением людских законов, — пояснил Унтан Виорн, — сколько повреждением причинно-следственных связей между человечеством и окружающим миром. Я полагаю, что именно наша жесткость, наши грехи и преступления истощили силы умирающего солнца.

Малион Гейнтраст беспокойно шевельнулся, словно решился наконец заговорить, но справился с собой и снова принял отстраненный вид.

— Интересная теория, — признал Пуилейн. — Значит, вы считаете, что совокупные грехи и преступления рода человеческого за многие тысячелетия привели к угасанию солнца и, таким образом, мы сами виновны в своей погибели?

— Да, похоже на то.

— Стало быть, уже бесполезно хранить добродетель, — печально сказал Пуилейн. — Свои ужасными пороками мы безвозвратно погубили себя. Принесенный ущерб невозможно восполнить в последние дни существования мира.

Он безутешно вздохнул и с испугом осознал, что действие вина ослабло, стены перестали вращаться, а туман рассеялся. Он снова оказался почти трезвым и ощутил полную беззащитность перед непроглядным мраком собственных мыслей. Такое уже случалось с ним прежде. Теперь, сколько ни пей, отогнать тьму уже не получится.

— Вы чем-то обеспокоены, мастер, — заметил Кештрел Тсайе. — Я чувствую, что, несмотря на чудесный вкус этого вина или, может быть, именно из-за него, ваше настроение внезапно изменилось.

— Я вспомнил о близкой смерти. Наше солнце остыло и утратило яркость… впереди лишь неизбежное забвение…

— Полагаю, мастер, вам следовало бы радостно приветствовать приближение катастрофы, а не впадать в уныние.

— Радостно приветствовать?

— Вне всякого сомнения. Каждому из нас суждено в свой черед умереть — таков закон природы, — и было бы так больно сознавать, что я лежу при смерти, а все прочие остались жить дальше, уже без меня. Но если все погибнут одновременно, у меня не останется причин для зависти и обиды и я с радостью встречу общий, уравнивающий всех конец.

Пуилейн упрямо покачал головой.

— В вашем доводе есть смысл, но мало причин для радости. Я в любом случае не стал бы завидовать тем, кто выживет. Вместе со мной умрет весь мой мир, и смерть нашего солнца лишь прибавит скорби к этому и без того невероятно печальному событию.

— Вы слишком углубились в бесплодные размышления, мастер, — беззаботно сказал Унтан Виорн. — А ведь перед вами стоит бокал с вином.

— Да, эти жалкие и унылые мысли не делают мне чести. Даже в пору расцвета мира, когда солнце сияло вдвое ярче, каждый взрослый человек сталкивался со смертью и лишь малодушные и глупые люди страшились и проклинали ее, вместо того чтобы принять с философским смирением. Бессмысленно сожалеть о неизбежном. Но я должен с прискорбием признать, что не способен справиться со своими чувствами. Только вино позволяет мне на время унять их. Впрочем, и оно не всегда приносит облегчение.

Он потянулся к бокалу с фалернским, но тут в разговор вмешался Кештрел Тсайе:

— Именно это вино так расстроило вас, мастер. Давайте лучше выпьем то вино, которое мы принесли вам в подарок. Возможно, вы не слышали, но оно славится способностью отгонять печаль.

Он взглянул на Малиона Гейнтраста, и тот мгновенно поднялся и ловко распечатал обе бутыли с амброзией Мауренрона. Затем взял новую посуду из буфета и налил бледно-голубой напиток почти до краев в бокал Пуилейна из одной бутыли и втрое меньше — себе и своим спутникам из другой.

— За ваше здоровье, мастер. За вновь обретенную радость. Многая лета.

Вино чужаков оказалось свежим и бодрящим, без малейшего намека на грубый кисловатый вкус, которого Пуилейн в глубине души ожидал. За первым осторожным глотком он сделал более уверенный второй, а затем и третий. Вино и вправду действовало успокаивающе, быстро вызволив Пуилейна из трясины уныния, в которой он по неосторожности едва не увяз.

Однако еще через мгновение он почувствовал неприятный осадок на языке и обнаружил, что под внешним радостным и открытым вкусом вина скрывается другой, почти щелочной, поднимающийся все выше по нёбу и уничтожающий первоначальное ощущение. Голова вдруг отяжелела, руки и ноги сделались ватными. Пуилейн отчетливо вспомнил, что гости наливали ему из одной бутыли, а сами пили из другой. Затем, когда он понял, что не может даже пошевелиться, стало окончательно ясно, что в вино подмешано какое-то зелье. Малион Гейнтраст подошел к нему и пронзительным жестким взглядом посмотрел в глаза. Затем что-то пробормотал нараспев, и Пуилейн даже в своем нынешнем плачевном состоянии без труда угадал в этих словах простенькое обездвиживающее заклинание.

Как и любой состоятельный человек, Пуилейн защитил свой дом различными охранными чарами, которые, по уверениям семейного мага, должны были уберечь его от любых неприятностей. Например, от воровства, поскольку в доме хранились немалые ценности, которыми многие хотели бы завладеть. Дом также следовало оберегать от пожара, землетрясения, падения небесных камней и других превратностей природы. Кроме того, принимая во внимание свое пристрастие к вину, которое могло привести к необдуманным или неосторожным действиям, Пуилейн установил и защиту от чрезмерного опьянения.

Оказавшись теперь в опасности, он решил, что Бдительный страж Цитразанды как нельзя более подходит к этому случаю, и непослушными губами начал произносить заклинание. Однако в последние годы Пуилейн пренебрегал осторожностью и регулярно забывал вовремя подкреплять энергию домашнего стража, ослабевшего в результате настолько, что заклинание не произвело никакого эффекта. Даже призрачная прислуга была не в силах помочь ему в этом затруднительном положении. Едва осязаемая телесная форма призраков не устояла бы под напором злоумышленников. Из всех слуг Пуилейна живым был только садовник. Но даже если бы он находился сейчас в доме, то все равно не расслышал бы слабый призыв хозяина. Пуилейн внезапно осознал, что он совершенно беззащитен.