Ксения Медведевич - Мне отмщение

   Знали ушрусанцы - те еще запаленно дышали после скачки, драки и снова скачки.

   Знали пленные - хотя к ночи из всех пленных остался в живых только Джаффаль.

   Остальные уже лежали у жертвенника Манат мертвыми.

   Джаффаль елозил на коленях, дергая связанными локтями, читал трогательные стихи и умолял о пощаде.

   Ушрусанцы устало переглядывались, народишко внизу всхлипывал, сочувственно голосил и выкрикивал ответные бейты.

   Бедуина, видать, снова одолело вдохновение, и он, подвывая, продекламировал:

   О человеке судят по делам,   Тот, кто происхожденьем благороден,   Достойным поведением отличен.   Не осуждай других - не то тебя ославят.   Коль ты другого в чем-то упрекнул,   Сам выслушаешь то же оскорбленье!2

   В ответ из толпы донеслись жалостные причитания и мольбы "пощадить достойного сына племени бану тай". Чей-то голос выкрикнул:

   - О храбрец! Тебя схватили безвинно, о лев воинов пустыни! Я посвещаю тебе ответные бейты!

   Ни в шутку, ни всерьез не называй   Того, что недостойно, шествуй мимо.   Неподобающее обходи   И накрепко запомни, правоверный:   "Когда умрешь, за все дела дурные   Держать ответ ты станешь, человек"3.

   Муса топтался и чувствовал себя невыразимо погано: вой гончих Манат, глупые причитания трусливого бедуина и словоблудие таифцев настолько не сочетались между собой, что положение мучительно понуждало его пойти в сторону и облегчить желудок - хоть так, хоть эдак.

   Более того, Муса был уверен, что ответные бейты обращены как раз к ним, ушрусанцам. Точно - толпа вскипела криками:

   - О доблестный!

   - Клянусь Всевышним! Пусть моя жена станет вдовой, если эти скверные, эти неверные, эти подлые огнепоклонники наложили на тебя руки справедливо!

   Прекрасно. Самое время пойти блевануть - но в пустыне выли, выли псы богини, так что отлучиться Муса боялся до той самой усрачки.

   Над камнем и пускающим слезы и слюни Джаффалем стоял господин нерегиль и молча, неподвижно, чего-то ждал.

   И вдруг Муса почувствовал... это. Спиной. Всем хребтом. Это было очень, очень тихим. Словно бабочка порхала. А кругом гомонили, выли, стонали и причитали. Но айяр уже раз слышал это - и не мог ни с чем перепутать. А еще Муса с ужасом понял, что гончие притихли. Словно слушали, слушали то же самое, что и он.

   Звяк. Звяк. Звяк.

   И тихий, прозрачный голос, проникающий в слух, как таракан заползает в ухо к спящему:

   Мой муж?.. Где же мой муж?.. Сколько людей, неужели тебя нет среди них, о Джундуба?..

   Нерегиль медленно повернул лицо к тропинке - айяры держали ее свободной. Впрочем, желающих взлезть на страшный холм с жертвенником оказалось не так уж много.

   Звяк. Звяк. Звяк.

   Тарик криво, одним уголком рта улыбнулся. Истекающий потом Джаффаль поперхнулся очередным молением. И обернулся.

   Лицо бедуина исказил такой всепобеждающий, смертный, останавливающий кровь в жилах ужас, что Джаффаль лишь раззявил рот и не смог выдавить ни звука.

   Звяк. Звяк. Звяк.

   Вдруг стало тихо.

   А следом раздался жалобный, горестный вскрик - словно разбивались тысячи стеклянных сосудов:

   Ты! Что ты со мной сделал? Что это у меня на груди! Больно! Больно! Больно!..

   - Забирай его кровь, госпожа, - спокойно выговорил Тарик.

   С железным шорохом вынул из ножен меч и коротким, почти без замаха ударом снес Джаффалю голову.

   Толпа взвыла, как тысяча шакалов.

   - Без суда! Он убил его без суда! Что же это делается, о правоверные!

   Но Мусе было совсем не до воплей. Айяр трясся и стучал зубами, как на лютом морозе.

   Стоявшее на коленях безголовое тело принялось заваливаться набок.

   Из шеи плеснула кровь - и мгновенно иссякла в воздухе, словно вода, поглощенная жаром пустыни. Успевшие упасть на песок веерные капли исчезли с шорохом испаряющейся на дне казана жидкости.

   Ааааааах...

   Прозвучал рядом с Мусой тихий, сытый вздох.

   Айяр стиснул зубы, чтоб не заорать.

   Труп с сухим, деревянным стуком грянулся о землю - и развалился на части.

   Страшное присутствие покойницы пощекотало Мусе спину, заставило намертво стиснуть пальцы на рукояти сабли - и развеялось.

   Тарик медленно кивнул, встряхнул меч и убрал его в ножны.

   А потом так же неспешно развернулся к перекрытому камнем жертвенника тоннелю и с достоинством, низко поклонился черноте.

   - Твоя просьба исполнена, о Манат, - тихо сказал сумеречник.

   Муса перевел дух, отпустил помертвевшие пальцы с рукояти оружия - и понял, что под холмом орут с прежней силой. А кое-кто даже лезет вверх.

   Приглядевшись, ушрусанец злобно фыркнул. Конечно. Мулла и имам, кому ж еще быть.

   - Как смеешь ты, кафир, казнить правоверного без суда! - имам остановился на приличном расстоянии от ушрусанского оцепления и принялся грозить сухим длинным пальцем.

   Его поддержал мулла - зычным голосом, привычным к произнесению проповедей:

   - Пусть лучше говорят: доблестного Джаффаля сожрали звери пустыни и он умер без погребения, чем рассказывают, что его убил неверный! И как! Ты принес в жертву правоверного! Как ты посмел, о сын греха! Ответишь за это по закону!

   Толпа счастливо заверещала:

   - Да! Да! Разоритель масджид! Подлый кафир! Чтоб вы все сдохли! Ты погубил правоверного ради языческого капища! Шарийа! Шарийа!..

   И согласно, как огромный зверь, подалась вперед.

   Ушрусанцы быстро переглядывались и кивали друг другу. Лучников - в линию. Один залп, и крикуны разбегутся по домам.

   Словно уловив эти мысли, нерегиль приглашающе отмахнул ладонью шестерым айярам - те уже стояли со снаряженными луками.

   Через мгновение гудящий в тепноте дождь стрел зашикал и заколотил по толпе. Часть стрел зацокала по камням - недолет, в темноте ж стреляли, навесом. Но кто-то упал, как подкошенный, а кто-то заревел от боли - ранили.

   Толпа завизжала, откатилась - и обратилась в бегство.

   На тропе остались лишь растерянно озирающиеся мулла с имамом.

   Тарик криво улыбнулся.

   И негромко, но очень внятно проговорил:

   - Я очень удивлен, почтеннейшие, что с вами нет кади Таифа.

   Те запереглядывались.

   Нерегиль снова поднял уголок рта в улыбке:

   - Ах да. Я совсем забыл. Он умер на рассвете, упав лицом в поилку для скота перед своим домом. Даже до молитвы не дошел, какая жалость...