Далия Трускиновская - Сказка о каменном талисмане

Ознакомительный фрагмент

Мы сели на коней и начали по приказу съезжаться. Но когда уже следовало метнуть копья и обнажить мечи, Ильдерим остановил своего коня и коснулся копьем песка. Я, не зная, что он задумал, поступила так же.

А задумал он состязание в стихах, которое могло продлиться до самого рассвета, и обе джиннии были бы бессильны ему помешать, ибо обмен стихами — достоинство беседы благородных, и даже смертельные враги могут в беседе излить друг другу свою ярость стихами древних поэтов, и это будет ко всеобщему одобрению.

И тогда Ильдерим произнес стихи, которых я никогда прежде не слыхала:Сказал я ему, когда он меч подвязал:«Довольно ведь лезвий глаз, и острый не нужен меч».Он молвил: "Клинки мечей влюбленным назначены,А меч предназначен тем, кто счастья в любви не знал!"

Очевидно, он только что сочинил эти стихи, и я обрадовалась, что среди его достоинств и совершенств есть дар поэта. Но ответить я ему могла лишь чужими стихами:

Прекрасны кудри длинные лишь тогда,Когда их пряди падают в битвы деньНа плечи юных с копьями у бедра,Что длинноусых кровью напоены!

— Превосходно, о Хасан! — воскликнула Азиза. — Прибавь еще, и да воздаст тебе Аллах!

Ильдерим прочел два новых бейта, а я, к стыду своему, ответила ему бейтами древних поэтов. И так мы перекликались, стоя в сотне локтей друг от друга, а джиннии хлопали от радости в ладоши и требовали все новых стихов. Только и звучало: «Прибавь, о Ильдерим! Прибавь, о Хасан!»

Но вдруг Азиза, что стояла лицом к востоку, увидела, как начало светлеть небо.

— А как же поединок, о храбрецы, о неустрашимые?! — воскликнула она. — Довольно с нас стихов, они нас утомили! Вам непременно нужно померяться силами и поразить друг друга!

Ильдерим ударил коня пятками по бокам, я — тоже. И мы мгновенно оказались рядом, и скрестили сабли, и эти два клинка, занесенные над нашими головами замерли, словно спаянные навеки, ибо мы глядели в глаза друг другу.

И вдруг оба клинка разлетелись в разные стороны, ибо мы одновременно выпустили их из рук, и они упали на песок ристалища.

— Торопитесь, о бойцы! — приказала Марджана. — У нас совсем мало времени до восхода!

— Проснуться бы поскорее, о Ильдерим! — сказала я.

— А мне этот сон начинает нравиться, о Хасан, — усмехнулся Ильдерим. — И я обязательно одержу в нем победу, но не над тобой, а над этими упрямыми джинниями, покарай их Аллах!

Он отъехал, нагнулся с седла и поднял саблю. И я тоже отъехала и подняла клинок, но это был не подарок моего брата Джаншаха, а изделие индийских мастеров. Я хотела было предложить Ильдериму обменяться оружием, но то, что сказал он, привело меня в ярость.

— Послушайте меня, о джиннии! — обратился Ильдерим к Азизе и к Марджане. — Мы, я и этот юноша, волей Аллаха — сильные бойцы, мы хотим сразиться и на копьях, и на мечах, и в борьбе с подножками, и в стрельбе из лука. Сейчас мы померялись силами в поэзии, и победа мне далась нелегко, ведь Хасан начитан в древних поэтах, но последнее слово осталось за мной. И пусть это служит тебе утешением, о Марджана, а ты, Азиза, будь уверена, что Хасан наверняка победил бы меня в поединке на мечах и...

— Да оторвет шайтан твой гнусный язык! — воскликнула я, обращаясь к Ильдериму. — И да засунет он его тебе в... живот! Как это ты одержал победу и последнее слово осталось за тобой? Последними стихами были мои стихи!

— Ты ошибаешься, о Хасан! — отвечал Ильдерим. — Последний бейт перед нашей схваткой на саблях прочитал я! Так что последнее слово и победа остались за мной!

— Аллах видит, что последнее слово было за мной, ибо мой последний бейт был бейтом несравненного Антара! — возразила я. — И тебе нечего было сказать в ответ, о Ильдерим!

Вот такую склоку завела я сгоряча, ибо я все же была дочерью царей и сестрой царя, и я не привыкла, что в моем присутствии последнее слово оставалось за кем-то другим. Возможно, меня избаловали наши придворные поэты и мудрецы — Аллах лучше знает... Но важно то, что я не могла вынести слов Ильдерима. И в самом деле, почему это купец из Басры должен побеждать в состязаниях царских дочерей? Это был явный непорядок.

— Аллах наделил тебя красотой, но покарал лишением разума, о Хасан! — сердито рявкнул Ильдерим. И тут только мне стало ясно, что он пустил в ход ловкость и чуть было не помирил двух джинний, а я со своей царской гордостью все испортила.

— И все же последний бейт был моим, — негромко, так, чтобы он не расслышал, пробормотала я.

Но он расслышал.

— Ты не только красив, как женщина, ты еще и упрям, как женщина, о Хасан! — начал перечислять мои грехи Ильдерим. — Ты и бестолков как женщина! Ты и сообразительности лишен, как женщина! Ты только помнишь наизусть свитки стихов, как женщина, и ты не в состоянии сочинить хоть один бейт, как мужчина!

Я онемела.

С помощью наших придворных поэтов я составляла бейты не хуже, чем у них. Были у брата невольницы, писавшие стихи, но это были женские стихи, о разлуке с возлюбленным. Ильдерим же явственно требовал от меня мужских стихов — о божественном, или о конях, или о сечах между воинами. Но я не могла...

— Вот видишь! — подождав моего ответа и не дождавшись, воскликнул этот безумный поэт. — Немало воды утечет, прежде чем мальчики станут мужчинами и освоят мужское ремесло! А теперь прощая, о побежденный мною Хасан, ибо уже утро!

— Мы еще встретимся, о Ильдерим! — грозно пообещала я. — И как сегодня последнее слово на самом деле осталось за мной, так и в будущий раз последний удар саблей останется за мной!

И мне отчаянно захотелось проснуться, чтобы он не ответил мне и не продолжил нашей свары.

— Это превосходно, клянусь Аллахом! — воскликнула Марджана. — И вы оба непременно встретитесь следующей ночью! А теперь пора нам расставаться. Бери Хасана, о Азиза, а я возьму Ильдерима. Ведь солнечный свет уже заливает всю землю, и мы сильно рискуем.

Пропал куда-то конь, пропало копье, а я оказалась в объятиях Азизы, и она понесла меня по воздуху прочь, и я образовалась, что этот нелепый сон вот-вот кончится.

Но Азиза сделала круг над ристалищем, и я увидела сверху, что Марджана поставила среди развалин разноцветный шатер, и невольницы несут к нему кувшины с вином и столики с едой, а самой Марджаны уже и в помине не было, зато из шатра выглядывала женщина вполне человеческого роста и сказочной красоты, и ее распущенные волосы были чернее ночи, и от ее чела исходил свет, и на ней была только зеленая рубашка и еще драгоценные ожерелья и запястья.

А Ильдерим, тоже лишившийся коня и копья, шел к шатру, но при этом отчаянно тер кулаком глаза. Очевидно, тоже хотел поскорее проснуться. Или проверял — а не проснется ли не вовремя?