Марина Броницкая - Я не Поттер!

Так что, директор, если вдруг я решусь вас за что‑то поблагодарить, срочно вызывайте целителей, пусть они мне мозги вправят. И если вы их вызовите, а они помогут, я скажу вам за то самое искреннее спасибо!

— Папа на выходных занят, радость моя, он у нас единственный зельевар! Кто же дополнительные занятия проводить будет? — директор растягивал слова и снова улыбался, протягивая мне какую‑то сладкую гадость, очевидно, в честь восьмого дня рождения национального героя! Как только горгулья закрыла за нами вход в кабинет, отец неловко приобнял меня, но я не заплакал, просто не умею. Меня учили только терпеть. И я терпел…

Дополнительные занятия с «неорганизованным стадом баранов» не приносили им никакой пользы, и лишь сильнее убеждали их в том, что они действительно самые обыкновенные бараны, а часть из них еще более обыкновенные овцы. Это со слов отца, как несложно догадаться. Но директор приказал, и декан Снейп не спорил. Догадывался ли я, что ему не сильно‑то и хотелось со мной возиться? Нет, не догадывался. Знал. Я люблю отца, он вроде любит меня, и вообще у нас обычная волшебная семья, каких тысячи! Но иногда мне случается ловить на себе такой холодный взгляд родных черных глаз, что в груди все замирает, остывает и дрожит мелкой дрожью. В такие моменты мне кажется, что на меня смотрит неприветливый незнакомец, и я ему просто обязан что‑то оправдать и окупить, но вот беда: не оправдываю и не окупаю!

Два года назад, после возвращения с Рождественского ужина у Малфоев, отец прилично выпил и не пошел спать сразу, как обычно, а сам зажег огонь в камине, придвинул к нему два огромных жестких кресла, пригласил меня присесть в одно из них и поговорить с ним. Редкий случай: обычно мы не разговариваем, а перекидываемся простыми предложениями и желаем друг другу спокойной ночи, если есть, кому желать, разумеется. Но в ту ночь никто так и не заснул. Я сбежал от ужаса услышанного обратно к Драко, закрылся у него в ранее нами же и обработанном антипоисковыми чарами шифоньере и трясся там до утра, так и не выжав из себя ни слезинки. Друг не выдал моего местонахождения и после отцовской взбучки, но непрозрачно намекал на идиотизм такого поведения, называя меня ученым придурком, и упрашивал покинуть его мебель добровольно. Однако не забывал добросовестно докладывать в замочную скважину о ходе поисковой операции под кодовым названием «Мальчик–Который–Непонятно–Зачем–Выжил–Ведь–Его–Сейчас–Убьет–Отец!»

Под утро он не выдержал и пошел сдаваться своему крестному, которому мисси Малфой запрещала проникать в сознание сына, мотивируя это слабостью его душевного и физического здоровья. Хотя и того и другого у Драко в избытке, уж поверьте! Мне кажется, она тогда моему родителю зачем‑то насолить хотела. К тому времени отец с дядей Люциусом рыскали уже по округе, пугая добропорядочных магглов своим зверским видом и баламутя местное отделение полиции звонками обеспокоенных граждан. Когда меня, наконец, извлекли на свет, от детоубийства отца спас лишь мой вид загнанного животного. Я чуть не кидался на нарушивших моё уединение, хотя почти ничего не понимал и не видел от долгого пребывания в шкафу. Напившись, Северус Снейп вольно или невольно, кто же разберет, выдал девятилетнему мне многие свои мысли, и в придачу, чтоб мало не показалось, подробную историю моего появления на свет, объяснившую все те причины, по которым меня почти изолировали от магического мира. Признаюсь, было больно, даже очень. С тех пор я не понимаю, люблю ли рыжеволосую девочку на колдографии или ненавижу. Я‑то думал, что они развелись! Да и тетка правдоподобно рассказывала трагическую историю о разбившемся автобусе, не менее красочно описывая процедуру опознания тела своей непутевой сестры. Еще и глаза платком промокала, лгунья!

Отец назвал мать неверной, но хорошей, любящей, самоотверженной и подарившей мне жизнь дважды. Но я, любитель порядка и ясности, никак не мог соединить эти понятия в единое целое. Не позови она папу тогда за собой, может быть, я родился бы у неё позже и все были живы! Не знаю ответа, не знаю ничего, но с тех пор фото выпускницы Хогвартса пылится в книжном шкафу между «Искусством Фламеля», подаренным отцу им самим, и старой подшивкой газет.

— Ты её любил? — спросил я на следующий день после своего неудавшегося побега.

Отец заерзал в кресле как мальчишка, отвел взгляд и поморщил свой длинный нос. Он всегда так делал, когда что‑то забывал или не мог отыскать.

— Нет! — плохой ответ, но честный.

Рассердиться тогда я не посмел: послушные дети не сердятся на своих родителей, они их слушаются, и я слушался и слушаюсь. Неподчинение грозит отправкой к Дурслям, а моё присутствие в их доме радости не приносит никому. Им — лишние хлопоты, мне — желание повеситься от постоянной кормежки, приторно–сладкого «Гарричка» тети Петунии и сотни её просьб сделать «Даддличку» немного стройнее! Физическое превосходство над противником, пусть и исчисляемое в фунтах, дело не последней важности, и задиру Дадли устраивает его вес, но тетку не переубедить! И я обещал ей, что как только научусь столь сложному заклинанию, сразу же сделаю из её сыночка настоящую балерину! Хотя я прекрасно знаю эти чары — я вообще, благодаря отцу и его книгам, знаю многое — но кузена жаль. Он не блещет умом, скорее наоборот: он туп, как пробка. Однако мне он нравится. Как‑то раз Даддли даже пытался меня защитить от хулиганов соседней с Тисовой улицы, и, пусть нам совсем не героически пришлось спасаться бегством, совсем уж позорно сверкая пятками, глупую, но все же храбрость, я оценил. Их было пятеро на двоих!

Не желая продолжать трудный разговор, отец прервал свой завтрак и отправился в Хогвартс, приказав Хельге глаз с меня не спускать. На том разбор полетов, то есть чувств, закончился. Ведь они, в нашей семье не приветствуются. У меня в спальне на полках самые лучшие игрушки, в шкафу новомодные вещи и редчайшие книги, три золотых котла в подвале ждут реализации моих идей, а Комета лежит в пустующем гараже и не ждет ничего: я ненавижу летать. На моё содержание папа средств никогда не жалеет, но всё это я бы с радостью отдал за возможность поменяться с Драко местами хотя бы на одну неделю! Родители любят его больше жизни и говорят об этом вслух сто раз на дню, пылинки сдувая с избалованного и непослушного сына. Не то, чтобы меня что‑то не устраивало, Гарольд Снейп не сопливая девчонка и в жизни никому не жаловался! Я даже не сказал, что сломал руку прошлым летом, а пробрался в отцовскую лабораторию и сам сварил Костерост. Кость срослась немного криво, и тетя Нарцисса в первый раз в жизни отвесила мне хороший шлепок, но ведь срослась же! Нет, я не жалуюсь. Я завидую. Малфои воспитывают отпрыска, ругают и хвалят, гордятся и стыдятся, последнее в исключительных случаях, и благодаря этому в Малфой–мэноре жизнь кипит!