Ирина Котова - Королевская кровь-4

Ознакомительный фрагмент

— Это бесполезно, — заметила Ани, когда сестра закончила. — Марина пока не набьет своих шишек, будет глуха к доводам разума. Но я сделаю все, что могу. Обещаю.

— Она нас возненавидит, Ани.

— Это уж точно, Вась.

После разговора с сестрой Ангелина не сразу пошла к себе в кабинет. Она заглянула к Мариану, потом к Тандаджи, задала один и тот же вопрос — что они думают по поводу Люка Кембритча. Выслушала мнения, не столь эмоциональные, как у королевы, скорее, профессиональные, и в глубоких раздумьях отправилась к себе.

— Снова звонили от герцога Дармоншира, миледи, — сообщил секретарь. — Он напоминает о своей просьбе о встрече с вами.

— Да, — сказала она задумчиво. — Да. Назначь на завтра, на одиннадцать. Я готова пообщаться.

Марина

— Всем доброго вечера, — сказала я жизнерадостно, оглядывая собравшуюся за ужином семью. Стыдно сказать, но накрытый стол я была рада видеть едва ли не сильнее, чем родных. Эльсен сегодня зверствовал и язвил, взялся проверять отделение, нашел кучу нарушений, и попало всем, включая меня. Так что пообедать не пришлось, и домой я не шла — бежала. И все равно опоздала. В носу до сих пор стоял запах хлорки, глаза слезились — не помог ни душ, ни переодевание. Что делать, принцесса ты или нет, а когда главный хирург требует убрать свинарник, в который превратилось отделение — бери тряпку и работай.

Интересно, когда мне будет семьдесят, я тоже наработаю себе кучу проклятий от окружающих?

Полли помахала мне рукой, Алинка рассеянно кивнула, остальные чинно поздоровались, и я наконец-то заняла свое место перед прекрасным, горячим супом, требующим немедленно взять ложку и начать его есть. Съела ложки три, а четвертая мне в горло не полезла — что-то было не так. Я подняла глаза и наткнулась на внимательный взгляд Ани. Рядом сидящая Василина тоже как-то странно на меня поглядывала.

— Что? — спросила я настороженно. — Вы что-то добавили в суп и ждете, когда подействует? Я вам уже надоела?

Пол прыснула, закашлялась, и все переключились на нее. Больше меня, словно диковинку заморскую, не разглядывали, и ужин шел по привычной колее — Поля доставала всех стонами по поводу того, что портные не успевают с платьем, ее утешали, а я ела, ела и ела, пока не почувствовала себя почти дирижаблем. И конечно, меня потянуло в сон. Но я держалась — рассказала несколько баек о своей работе, пожаловалась на зверя-начальника, мстительно осилила десерт, проверяя желудок на прочность, и покатилась к себе в покои, где и рухнула на кровать, не раздеваясь. Бобби прыгал вокруг меня, требуя внимания, но мне лень было даже встать покурить.

Через несколько минут в спальню постучали.

— Да, — ответила я сонно.

В дверь заглянула Ани, улыбнулась, глядя на меня.

— Поговорим?

— Ага, — согласилась я вяло, перекатилась к середине кровати, похлопала по нагретому мной месту. — Присаживайся.

Сестричка, проигнорировав мой жест, села в кресло, выпрямилась — и внутри меня зазвенел тревожный звоночек. Точно такую же позу она принимала, когда выговаривала мне за мои побеги из дома и грубость. Наивный Бобби попытался пригласить ее поиграть — встал на задние лапы, прыгнул несколько раз. Он не знал, с кем связался.

— Сидеть, — сказала она ровно. Щенок обиженно вякнул и ушел в угол. — Марина, завтра я встречаюсь с Кембритчем. И сегодня имела занимательный разговор с Василиной.

— Вася долго продержалась, — фыркнула я невесело. И все-таки встала, пошла в гостиную за сигаретами. Там же прикурила, прихватила пепельницу и вернулась, плюхнувшись обратно на кровать. Курила молча, собираясь с мыслями. Как сказать? Как объяснить так, чтобы это не звучало ужасно?

«Так и скажи — пока мы не знали где ты и что с тобой, я, вместо того чтобы переживать, крутила шашни с твоим женихом».

— Все рассказала? — спросила я.

— Увы, не все. Но она сделала то, что должна была сделать ты, Мари. И я все еще надеюсь на честный рассказ. Начиная с самого начала, — и Ани замолчала, глядя на меня своим фирменным дознавательским взглядом.

Я вздохнула — сестра была права. Нужно было сразу поговорить с ней. Посмотрела на нее — и встретила настороженный взгляд. Будто она ожидала, что я начну кричать и бросаться пепельницей. А было-то всего один раз, по юности и глупости.

— Только не делай скорых выводов, Ангелина, — попросила я, потушив окурок в пепельнице. — И извини. Все это выглядит очень некрасиво, я знаю. Но мне никуда не деться…я старалась. Правда, старалась.

Было стыдно и боязно.

Она чуть расслабилась, улыбнулась как-то странно.

— Ты влюблена в него, Мариш? — кажется, или в ее голосе прозвучало сочувствие?

— Я как раз пытаюсь это выяснить, — буркнула я с нервной смешинкой. Такая Ангелина была мне непривычна. — Сейчас, Ани. Сейчас. Черт, — вздохнула я с отчаянием, — я не могу делиться этим ни с кем, Ани. Это только мое, понимаешь?

«С Мартом ты делилась».

«Это совсем другое. Это как с собой говорить».

— Понимаю, — сказала она после небольшой паузы. Так, будто действительно понимала. И это удивительным образом привело в порядок сумятицу в моих мыслях и чувствах.

— Меня тянет к нему, — проговорила я четко, — очень тянет. Я думала, что справлюсь с этим. Не справилась. Люк сложный человек, Ани. Я не дура и прекрасно понимаю, что с таким, как он, не создают семью и не рожают детей, что это все временно. Да и не хочу я сейчас никакого замужества. Я работать хочу. Хочу выучиться на хирурга, оперировать. Хочу жить отдельно — только не говори Васе, ради Богов, я сама скажу. И его хочу, Ани. Пусть временно. Пусть на один раз. Мне все равно.

— Почему ты не сказала мне перед коронацией, Марин? — Ангелина встала с кресла, пересела ко мне на кровать, погладила по руке. — Я сделала тебе больно.

— Ты мне, я тебе, — пробормотала я невесело. — Квиты, да? Хотя ты не специально. Если бы ты знала, то ты никогда бы не пошла на помолвку, да, Ани? А я знала. Знала!

— Тихо, тихо, — она гладила меня по голове, и я поняла, что почти кричу. Кажется, я ненавидела себя в этот момент.

— Все началось, когда он пришел ко мне в больницу, — сказала я. И рассмеялась, отстраненно слушая свой нервный смех. — Черт, да чего я вру опять! Все началось, когда я увидела его на парковке у гипермаркета. Я еще лица его не видела, а уже знала, что он перевернет мою жизнь.

Слова полились сами собой, вперемешку со слезами и сигаретным дымом, с длинными паузами, когда я сипела, пытаясь восстановить срывающийся голос — уж не знаю, что Ани поняла из моих излияний, потому что конкретики там было мало, все больше эмоций и бессвязности со всхлипами. Я не смотрела на нее — так было легче, да и боялась увидеть там приговор, как в глазах врача перед умирающим, или осуждение. Так смертельно стыдно мне было только один раз — когда я отсутствовала дома три дня, и Ангелина нашла меня пьяной в каморке, где репетировали ребята из музыкальной группы, с которыми я тусовалась. Стыдно даже не из-за того, что я повела себя подло по отношению к ней, а из-за того, чем я делилась. Скажи она что-то осуждающее — и мы бы поссорились, потому что я, наверное, впервые в жизни показывала ей то, что обычно прятала внутри, что не могла разделить ни с кем — кроме Мартина. То мягкое, незащищенное, слабое, самую сердцевину себя, самую потаенную суть, в которую и сама-то заглядывать боишься. Ударь туда один раз — и ничего уже не исправить в отношениях. Ничего не починить.