Сказание о пустыне (СИ) - Дайре Грей

он поручил окружить меня заботой. Впервые так много людей думают обо мне, о моих желаниях, стараются помочь. И я радуюсь. Улыбка не сходит с лица, и все вокруг видится в золотой дымке. Я наслаждаюсь каждым мгновением каждого дня и не думаю о будущем. Отгоняю тревоги. И дурные мысли. Все неважно. Не сейчас. Почему хотя бы раз в жизни все не может быть прекрасно?..

…Моя сказка заканчивается однажды ранним утром, когда тупая боль пронзает поясницу. Надира, спящая со мной в одной комнате, сразу же вскакивает. Сдергивает с меня покрывало, а затем распахивает дверь и кричит:

— Началось!

И весь дом приходит в движение.

Раздает топот слуг, указания, звон посуды. Комната неожиданно заполняется женщинами. Они поднимают меня, обтирают чистой тканью, надевают свободную рубашку. Вскоре приходит повитуха. Все происходит стремительно. И страшно. На меня вдруг накатывается тревога, которую долгие месяцы я гнала прочь. Что, если дитя не выживет? Родится больным? Что, если мы оба умрем? Или только я? Страх подталкивает в спину. Мне хочется бежать. Прочь от окружающих женщин, прочь из дома, в пустыню, там, в песках, не будет людей, я останусь одна, и все будет хорошо…

Меня останавливают у дверей и тащат назад. А я слышу чей-то вой. Звериный крик, похожий на рычание. Он сводит с ума. И не прекращается. Вой длится и длится. То нарастает, то стихает, превращаясь в глухое ворчание. Вместе с ним приходит и уходит боль. Я больше не слышу голоса женщин, только вой. Не понимаю, что происходит, и почему боль никак не пройдет.

И осознаю себя, только когда сквозь звериный крик доносится пронзительный плач. Понимаю, что лежу на спине. Вижу потолок. Горло раздирает от боли. Вой смолкает. Остается только плач дитя и голоса женщин.

— Мальчик! У аттабея родился мальчик!

Я пытаюсь разглядеть хрупкое тельце, но сил больше нет. Кажется, что потолок падает. Он стремится раздавить меня. А вместе с ним приходит чернота…

…Темнота горяча. Она пышет жаром. Будто я все же смогла вырваться и убежать в пустыню. И пески накрыли меня с головой. Обступили со всех сторон и давят. Давят, мешая вздохнуть.

Иногда темнота отступает. Я вижу лицо мужа. Потемневшее. Строгое. Между густых бровей пролегает глубокая складка. И мне хочется разгладить ее. Я пытаюсь дотянуться, но сил нет. И снова приходит чернота.

Жар постепенно утихает. Даже палящее солнце должно отдыхать. Моя темнота становится иной. Прохладной. Уютной. Она обещает покой. Отдых. Ласку. Она гладит и зовет по имени.

— Адара, Адара…

Открыть глаза невероятно трудно. Темнота все еще рядом. Она вокруг. Но теперь ее разбавляет свет луны из открытого окна. А еще где-то рядом плачет ребенок.

— Адара, — голос заставляет повернуть голову.

Муж сидит рядом. Он выглядит усталым. И похудевшим. Почему он не спит?

Пытаюсь разлепить губы, чтобы спросить, но в горле совершенно пересохло. Аттабей замечает движение и сразу же наклоняется.

— Тебе нужно пить, — он помогает мне приподняться и поит водой. Ничего вкуснее я никогда не пробовала.

— Почему… ты… здесь? — говорить тяжело. И глаза снова слипаются. Но я держу их открытыми.

— Ты подарила мне сына и едва не умерла. Прошло уже несколько дней, твоя служанка выбилась из сил, ухаживая за тобой.

Муж говорит тихо. И смотрит… странно. Но я никак не могу понять, что же там, в его глазах. Усталость накатывает снова.

— Он здоров? Наш сын…

Глаза закрываются, но прежде чем провалиться в черноту, я слышу ответ:

— Он прекрасен…

…Темнота отступает медленно. Неохотно отпускает из своего плена. Я просыпаюсь, пью, иногда ем бульон и сухие лепешки, засыпаю снова. Слабость отступает, и в одно из пробуждений я прошу принести сына. Надира отводит глаза.

— Он сейчас с кормилицей. Ее наняли, так как ваше молоко перегорело. И мать аттабея держит ее при себе.

Холод волной проходит по телу.

— Она забрала моего сына? — с губ срывается только сип. Горло еще болит.

— Она… она сказала, что неизвестно, сможете ли вы выжить. А сыну аттабея нужна забота. Простите, госпожа… — служанка едва не плачет, но ее вины здесь нет.

Холод расползается по груди. В глазах моей свекрови я исполнила свое предназначение — родила мужу наследника. И больше не нужна. Если бы я умерла, ей стало бы спокойнее. Никто больше не покушался бы на ее положение в этом доме, и она смогла бы воспитывать внука.

— Так не будет.

— Госпожа? — Надира поднимает на меня заплаканные глаза.

— Она не получит моего сына.

Я смотрю в потолок и вспоминаю слова матери. В ночь хны, когда она покрывала мои ладони и стопы узорами, готовя к свадьбе. «Если ты родишь мужу наследника, сможешь потребовать себе подарок. Это указано в брачном договоре. Выбирай с умом. Не торопись. Кто знает, насколько щедры будут к тебе Небеса. И хорошо продумай условия, подарок — не всегда вещь». Теперь я знаю, что просить.

— Позови аттабея.

— Госпожа…

— Скажи, что я хочу его видеть.

— Госпожа…

— Скажи, что я в ясном сознании или соври, что умираю…

— Госпожа…

— Где мой муж⁈

Служанка испуганно отшатывается.

— Он уехал. Покинул Аль-Хрус. Я не знаю, что произошло. К нему явился посланник, и аттабей уехал вместе с отрядом. Он заходил к вам перед отъездом, но вы спали.

Закрываю глаза. Ждать, нужно лишь подождать. Муж вернется, а я смогу окрепнуть. И тогда… все наладится…

…Аттабей возвращается через неделю, когда я уже могу сидеть и есть самостоятельно. Ходить и стоять еще сложно, но я справлюсь. За прошедшее время мне ни разу не принесли сына. Обо мне вообще как будто забыли. Я снова превратилась в тень.

Муж приходит вечером. Он все еще выглядит уставшим, а меж бровей пролегает складка. В глазах его тревога, но не обо мне. Мысли его далеки отсюда.

— Добро пожаловать домой, супруг мой.

Я улыбаюсь. Надира одела меня для встречи в лучший наряд и подложила под спину подушек. Она остается за дверью, чтобы никто нас не беспокоил.

— Слуги говорят, тебе стало лучше.

Он опускается рядом и касается моей руки. Заглядывает в глаза, словно снова ищет ответы.

— Стало. Все уже почти как раньше. Скоро я стану прежней.

Лицо мужа темнеет, словно он злится. Почему? Чем я мола вызвать его гнев? И стоит ли говорить о моей просьбе сегодня?

— Я рад, что мой цветок здоров, — он все же улыбается. Но странно. Совершенно иначе, чем раньше. — Чем я могу порадовать тебя за рождение сына?

Сердце сжимается. Хорошо, когда мужчина