Райдо Витич - Гарон

— Откуда в вашем мире появляются недоверчивые пессимистки.

— Из стройных рядов доверчивых оптимисток, — буркнула девушка и достала из сумки сухофрукты:

— Будешь? — спросила у эльфа. Тот головой отрицательно качнул, задумчиво разглядывая ее. — Не хочешь, как хочешь. Мое дело предложить, ваше — отказаться, — проворчала.

И принялась жевать, поглядывая перед собой: за камнями лежало зеркало покрытого льдом озера — каток, километров на Боже мой. Дальше снежные барханы, серые островки камней до самого горизонта.

— Пейзаж, что ни шаг, то все `прекрасней'.

— Не так уж плох.

— А у тебя все и всегда — лучше не бывает. Тебе голову будут откусывать, а ты будешь любоваться зевом эльфоеда.

Авилорн рассмеялся:

— Новая раса?

— Да уж, куда нам, что-то новое изобрести или открыть — здесь! — закрыла сумку, одела как рюкзак. — Пойдем? Расширим свой убогий кругозор.

— Полна желания?

— Кого-нибудь изрядно покусать. Но лед кругом и снег. Однако, ставлю на кон два сухофрукта, кто-нибудь да подвернется. Не верю я в безжизненность и тишину.

Эльф промолчал и двинулся по льду. За ним девушка.

Под ногами Яны затрещала ледяная корка, а Авилорн, как будто, не ступал. Сурикова двигалась мелкими шажками, с ужасом глядя, как расходятся от ее следов тонкие веточки трещин. И ничего не сделаешь — назад нельзя, а впереди — кошмар пути. Подо льдом, прямо под ступнями девушки стали появляться какие-то силуэты, тени. Чем дальше, тем их больше, и они яснее принимают очертания диковинных чудовищ: видны клыки огромные, туши, панцири, недобрые глаза — акулы по сравненью с ними — ерунда.

— Авилорн, — глухо позвала Яна. — Я не дойду. Лед хлипкий. Сейчас рухну в полынью и все. Смотри, сколько желающих пообедать собралось.

— Ты невкусная, — заверил.

— Это ты знаешь, а они не в курсе.

— Не смотри под ноги, а гляди вперед.

— А толку?! Лед трещит, не слышишь, вот-вот рухнет! Тебе хорошо, ты не идешь — паришь.

— Нет, здесь летать и эльф не сможет. Но это лед надежды и если крепкая она, и он как камень, а у тебя, смотрю, надежды почти нет. Ты зацепись за веру и иди.

— Как зацепиться? Глазками, ручками? Покажи мне ее, ну, где она, ау?! Какая вера, какая надежда?! Ты глянь, они уже изнутри лед рушат, бьются головой, рептилии голодные!

— Брось сумку! — приказал эльф.

— Сейчас! С ума сошел, а как мы без еды, без заклинаний?!

— Цепляешься за груз ошибок — он тебя и тянет вниз! Мы без еды не пропадем, и пить найдем, а книга заклинаний — всего лишь веллинский толковый словарь!

— Не кричи на меня, я, может, последние минуты живу! И требую относиться ко мне трепетно!

— Перестань упрямиться, прошу! Брось сумку…

— Возьми ее ты!

— Мне своих ошибок хватит.

— Эгоист! — чуть не заплакала Яна, в панике глядя, как расходятся линии трещин, все глубже они и больше, все тоньше наст.

— Яна, брось сумку, она тяжелая и полна твоими заблужденьями. С ней ты не пройдешь, надежды лед ее не сдержит, и тебя. Не за нее держись ты, а за веру! Смотри, вода уже видна! Я не смогу помочь тебе, ты здесь решаешь, а не я!

— Да Боже мой! Какие заблужденья, причем тут сумка?! Там веревка…

— Нам нужна она? А то мы без нее не обходились!

— Из-за тебя! Нет, чтоб цивилизованно, спокойно слезть, ты прыгаешь! Благодаря тебе, я поняла, что чувствует ромштекс!

— Тогда упрямься — пусть тобой поужинают. Вижу, желающих все больше, а ты все ниже и почти в воде.

— Как ты можешь? Нет, чтоб помочь — зудишь и обзываешь!

— Вразумляю, — эльф дернул сумку, видя, что девушка уже ступней в воде и лед ее не держит. — Упадешь!

— Да забери! — откинула суму, но прежде книгу забрала, к груди прижала и дальше осторожно пошагала. А лед трещит и вновь грозит провалом.

— Яна!

— А может, побежим?

— Куда?! Ты в воду свалишься сейчас! Да выброси ты книгу! Я не смогу помочь тебе, пойми!

— Книга весит мало.

— Иллюзия! Любое заблужденье весомо тем, что путает нас. Оно нас тяготит, пойми ты! Самая пора!

— Я еще надеюсь. Сам сказал — поверь.

— Не лги, не место и не время. Вон твоя надежда, трещит и рушится, и ноги уж в воде!

Яна и сама видела, что еще шаг и окажется подо льдом. Она легла на поверхность, но книгу не отпустила, и поползла на ней, как на салазках.

Эльф лишь головой качнул:

— Зачем тебе словарь?

— Книга заклинаний!

— Как крепки человеческие заблужденья! Вы с ними в ад готовы, и погибнуть, но верность сохраните, и держитесь за них, когда пора их сбросить и руку протянуть для ценностей иных, что весят малость, но вечны, незыблемы, и выведут любого из переделок хуже во сто крат, чем эта!

— Ты злишься? Лучше бы помог, еще другом называешься, — бросила Яна, осторожно продвигаясь вперед.

— О, глупый человек! А я что делаю?

— Не обзывайся, я тебя не оскорбляла. Сейчас рухну, утону. Будешь потом жалеть, что вел себя отвратительно со мной. Пусть тебя совесть замучает! Лед надежды, словарь! Я его читала, и тиррон отстал. Как объяснить, если не сработавшим заклятьем?

— Он лишь заснул, а я заклятье начертал, чтоб спал подольше и за нами не бежал. Он заблудиться мог.

— Ты его спасал… Так, значит, правда — словарь? И ты молчал? Как и кому после этого верить? Надо было тебя бросить, когда гароны пришли, пусть бы они тебя уму поучили.

— Они пришли, всего лишь, посмотреть на нас, а не сражаться, но, может статься, это впереди.

— Вот, удачи. Но без меня. Как ты ко мне, так и я к тебе.

Лед треснул.

— Брось же, наконец, ты книгу! Поверь, что дойдешь до берега! Яна!

Девушка откинула не глядя:

— Мог бы раньше мне о ней сказать.

— Я пытался…

— Ладно, хватит! — лед трещал — не до споров и ссор. — Может, поможешь?

— С удовольствием, но как? Поверить за тебя я не могу.

Яна чуть не взвыла: она о чем его просила?!

Лед хрустнул. Девушка качнулась, и, понимая, что сейчас познакомится с холодной водой и рептилиями, легла на лед:

— Хоть как-то продержаться.

— Минуту? Две?

— Ненавижу! — прошипела.

— Пожалуйста, — парень рядом сел. — Люби и ненавидь, и с этим утони. Приятно будет спору нет, с тем умирать.

— Я просила помочь, а не нотации читать!

— А я о чем?! Ты хоть раз подумай головой: кто от твоего упрямства счастливей станет?! Ты, я? — эльф был явно раздражен, взволнован — стал прозрачным. — Тебе, когда утонешь, будет все равно, кого любила, ненавидела, в чем заблуждалась, а мне, тем более. Речь не о том сейчас — о вере! Что выберешь: спасенье или гибель?

— Морок какой-то, — прошептала девушка, лежа на льду. — Ты меня-то слышишь, видишь?