В. Бирюк - Волчата

Русские — аналогично. «Нихт ферштейн».

Мономах пишет о своём отце: «с места не сходя знал пять языков и на всех говорить мог». Так то — князья. А простые люди друг друга не замечают, не понимают и не хотят. Но Алу — говорит по-русски. Что для меня — большая удача. А я поговорил с русскими на моём, точнее — на их языке.

С ханом — местные, хоть на какой мове — не стали бы разговаривать. Но я — свой. И проблема с этими артефактами решилась. Теперь надо решить ещё одну. Потому что, избавляясь от непонимания языка, сталкиваешься со следующей проблемой — с пониманием. И когда нукер задумчиво говорит кому-то, глядя в мою спину во время копания ямы:

— Бен о роройу истиорум. О юиксек сёйлеуесек.

Я уже понимаю, как он собрался напрягать мою задницу, чтобы она «громко пела». Конечно, я люблю петь. Но, если — дуэтом, то — с женщиной.

Моего «кладоуказателя» после наших удачных раскопок увели в поварню. Однако, за время совместных земляных работ, кое-что я успел у него узнать. «Знание — сила». Особенно, если это «знание» о том, где что лежит.

В темноте ночи я проскочил в соседний двор, там — погреб, в погребе, в самом конце, под кучей ненужного хлама… лучше бы они детей так прятали… хотя в такую погоду малые дети… без взрослых…

Ага, вот они. Две кадушки. Парень правду сказал — вымороженная бражка. Надо знать — что спросить, надо знать — у кого. И вот — результат бьёт по рецепторам. Забористая. Градусов двадцать. Нет, только восемнадцать. Или вообще — шестнадцать? Не распробовал. Теперь наберём в чашку. И потихоньку, чтобы не расплескать…

Кто не знает — асау кумы (буйный кумыс) с содержанием спирта выше 40 оборотов, изобретут казахи. Пока в Степи пьют нормальный, кобылий, 4–6 градусов. К этому они привычные, а вот 16–18…

Скуластый парень возле избы смотри на меня недоуменно. Чего это я несу? Потом принюхивается:

— Кумиз? Буну нереден булдун? (Кумыс? Где взял?)

Вот был бы я нормальным русским человеком — пожал бы плечами и послал бы нехристь поганскую куда у нас всех таких посылают. А я — ненормальный, я — вопрос понял и руками показал. Умный потому что. Как чукча.

В избе темно, но наш страж не спит. Слышу по дыханию.

— Эй, саваши. Кумиз.

— Нереде?

— Тама.

Парень в темноте подтаскивает меня за рукав, нюхает, пробует. Нервно вздыхает, оглядывается в сторону спящего Алу и… подхватывается с лёжки. Сработало. Не то, что они выпить сильно хотят. Но парням так скучно!

Алу в углу что-то бормочет во сне. Тсс… Русские избы — это деревянные ящики почти без освещения. Я это уже говорил? Так это — правда. Вот теперь — ложимся спать. Хотя какой сон?! Интересно же: а остальное сработает? Потому что иначе… лучше не родиться.

Остальное срабатывало часа три. Всё-таки, две трёхвёдерных кадушки — многовато даже для тридцати половцев. В какой-то момент во дворе начала играть музыка. Что-то типа: один палка — два струна. Потом пошёл заунывный кумыз. Зубами зажимают рамку этого… музыкального инструмента и по язычку — бздынь-бзынь. Потом постучали в бубен. Но бубну они разойтись не дали.

Зато притащили женщин. Визг и плач был явно женский — мальчики визжат не так. Веселье человеков: секс, наркотики, рок-н-ролл… Через три часа пришёл нукер, пытался вписаться во все дверные проёмы по дороге, ругал русских свиней, которые строят такие узкие двери в своих курятниках, дёргал торбу и чем-то звенел. Наконец, упал на лежанку, не снимая сапог. Завтра этим ребятам на глаза лучше не попадаться — головушки у них будут… сильное бо-бо.

Наконец, всё затихло, нукер — храпит, Алу — чуть слышно сопит. Переходим к следующей фазе операции по обману несовершеннолетних и уничтожению сопричастных.

В избе темно, но я сегодня достаточно толокся по этому пространству — уже и в темноте можно добраться до висящей на стене торбы нукера. Тсс… И ничего не свалить. И найти в ней шашечку. И — ножичек. И — кольчужку.

Нукер спал на спине, раскрыв рот и запрокинув голову.

Когда-то, в отравительской веси, я дрожал от желания отпустить свою впервые наточенную шашечку на открытое женское горло. Аж трясся. Только чуть-чуть по-отпустить… только чуть-чуть потянуть… Так это, мизинчиком…

Мгновение очередного дежавю было кратким. Бойтесь желаний — они исполняются. Моё желание исполнилось. Хорошо наточенная шашка, двигаясь просто под своим весом, при быстром потяге, в самом деле прорезает мягкие ткани человеческого горла почти до позвоночника. Давить, рубить, дёргать — не надо. Пара хрипов-всхлипов, бульканий, судорожных хватательных движений. Лёгкий шелест и острый запах свежей вытекающей крови.

За одежду он-таки меня ухватил… Наконец, пальцы разжались.

«Финита ля комедия!». Хотя — совсем не комедия. И пока ещё — не финита.

Я до сих пор не знаю, почему я поступил так, как поступил. Без груза в виде Алу мне было бы легче. Но я взял его с собой.

Захват заложника с целью обеспечения безопасного отхода? Да, вначале это казалось основной причиной. Половцы напились, но всякий хмель без добавки — проходит. А закусывали они хорошо — мясом. И посты на реку выслали ещё трезвыми. Могут догнать, и тогда я, прикрываясь их ханычем… Не знаю.

Другая причина — предшествующие разговоры насчёт выкупа. Вот вытащу этого малька до Рябиновки, пошлём какое-нибудь чмо переговорное… И — будет нам всем счастье. Почём они тут ханских сыновей торгуют? Жаба как основа мировоззрения?… Может быть.

Месть? Безусловно. Желание заставить его пережить весь тот страх, тот набор болей и унижений, который я выхлебал за этот день? Показать, как выглядит вот такая, общепринятая, «правильная», «все так живут», «от дедов-прадедов заведено есть» жизнь, но — с другой стороны? «Воздам каждому по делам его». «Как аукнется — так и откликнется»… Было и такое.

Но была и ещё одна причина. Она странно звучит. Я её старательно… запинывал. Неправильная она. Но… Мне его стало жалко. Господи, ну кому кого здесь жалеть! Он — сын хана, предводитель, хозяин, вседержитель. Бай. А я — раб с радужной перспективой стать «мальчиком для наслаждений» или «верным псом», и спать у порога ханской юрты. Но мне его жаль.

Парнишка-то нормальный. Добрый, весёлый, живой. А вот вырастет в такую сволочь… Национально-конфессионально-сословную. Я понимаю: таких по обе стороны порубежья — полно. И всем — не на здравствуешь. Но вот этот… Вот он сопит в темноте. Надо — или резать, или… тащить с собой? Что-то я стал слезлив и сентиментален. Проще надо быть: какой вариант может дать наибольшую прибыль? — Упаковываем.

Алу сначала несколько забеспокоился, когда я начал его одевать, но, услышав мой голос, успокоился и снова засопел. Никогда не приходилось одевать сонного ребёнка в садик или в школу? Даже вязки на руки и овчинный мешок на голову он воспринял спокойно. Бормотнул что-то типа: