Валерий Рыжов - Три мира одиночества

- Все потеряно, Кэллоин, - печально сказал он, - Не Ильясу-Ходже проиграл я эту битву, а самому Аллаху. Всевышний не захотел моей победы, он послал сильный ливень и наша конница, которой нет равной во всем мире, увязла в грязи. Дорога на Самарканд открыта, а в городе нет ни стен, ни гарнизона, ни военачальников. Великий Самарканд снова, как во времена яростного и неистового Чингисхана, обратится в пепел и прах, и неизвестно, сможет ли он возродиться на этот раз.

- Все может быть, - задумчиво произнес Кэллоин и вышел из юрты. Вокруг него шумел восточный базар.

- Великий хан Моголистана идет сюда, - кликушествовал старый седой дервиш, - Бросайте свои дома и бегите, жители славного Самарканда, потому что в нашем городе не уцелеет ни один человек.

Собравшиеся вокруг люди горестно вздыхали, внимая пророчествам божьего человека.

- А мы и не желаем уцелеть, - сказал Кэллоин устами студента медресе Маулана-Заде, стоявшего неподалеку, - Лучше погибнуть в бою или закончить жизнь на виселице, чем гнуть спину перед дикими монголами, ложными мусульманами. Как скот продаем мы этих кяфиров-язычников на рынках Дамаска и Багдада. И если они, действительно, идут сюда, я заранее объявляю себя себардаром - висельником. Кто будет защищать этот город вместе со мной

и моими друзьями?

- И ведь это, действительно, сработало, - задумчиво сказала Кали, - Они повсюду возвели баррикады, оставив свободной для прохода лишь одну, главную улицу. Когда монголы вошли в город, на них со всех сторон посыпались стрелы и камни. Понеся большие потери Ильяс-Ходжа вынужден был сначала отступить, а потом и вовсе уйти от Самарканда не получив ни добычи, ни выкупа. Но руководители себардаров, кроме Маулана-Заде, были казнены, едва в Самарканд вернулся твой подопечный, Кэллоин.

- Почему он хромает сейчас?

- После первой вашей встречи он был ранен в Сеистане - двумя стрелами, в битве с туркменами, и теперь жестоко страдает от последствий этого ранения. Через двадцать лет он прикажет расстрелять из луков взятого в плен правителя Сеистана. Не самая жестокая расплата за свои многолетние мучения, не так ли? Но не слишком ли часто ты помогаешь Ему? Давай оставим его на тридцать лет и посмотрим, чего он сможет добиться за это время. Смотри, вот он уже на берегу реки Сосна, притока Дона. Ты хочешь поговорить с ним?

- Ты думаешь, мной движет честолюбие, Кэллоин? Ерунда, - подавая ему новую чашу с кумысом, говорил Тамерлан, - Какой

я хан? Хан сидит в другой юрте. От его имени я составляю свои указы и чеканю монеты. Он не мешает мне. Пусть пользуется почетом и живет в свое удовольствие. А я никогда не имею достаточно времени, чтобы царствовать, и принужден трудиться в пользу подданных, которых Всевышний поручил мне, как священный залог. Это всегда было и будет моим главным занятием. Жизнь человека коротка, а сделать следует многое. Ты не представляешь, какие богатства захватил я со своими воинами. Но что мне они? Все деньги идут на строительство и украшение городов, благоустройство дорог, помощь бедным и содержание армии. Бог оказал мне милость, дав возможность установить столь хорошие законы, что теперь во всех государствах Ирана и Турана никто не смеет сделать что-либо дурное своему ближнему, знатные не смеют притеснять бедных. Я ведь не хочу, чтобы в день страшного суда бедные тянули меня за край одежды, прося мщения против меня. Я ко всем отношусь одинаково строго и справедливо, не делаю никакого различия и не выказываю предпочтения богатому перед бедным. Мой сын Мираншах, наместник бывшего улуса Хулагу, не справился со своими обязанностями и встречал меня на коленях и с арканом на шее. Я бросил его в тюрьму и описал все имущество, включая наложниц. Драгоценности проворовавшихся сановников описывать не пришлось - они принесли их сами. Мои внуки Искендер и Пир-Мухаммед, не оправдавшие оказанного им доверия, были лишены должностей правителей в Фергане и Фарсе и наказаны палками. А для простых людей я строю больницы и во всех завоеванных провинциях бедняки обязаны явиться к назначенным мной людям, которые выдают им специальные знаки на получение бесплатного питания. Я терпеливо разбираю каждое дело и никогда не даю обещания, которого не в состоянии исполнить. Я равнодушен

к вере других людей, и в завоеванных государствах поддерживаю то направление, которого придерживается большинство. В Сирии меня считают ревностным шиитом, а в Хорасанне я восстановил суннитское правоверие. Христиане, живущие в моей стране или приезжающие к нам по торговым делам, могут рассчитывать на покровительство закона и защиту наравне с правоверными. Одинокий безоружный странник может не опасаться за свою жизнь и имущество, путешествуя по землям, на которые распространяется моя власть. Но, скажи мне Кэллоин, разве справедливо, что только люди, живущие в Хорезме, Хорасанне и в других наших провинциях, единственные в этом мире, пользуются благами моего правления? Разве не величайшим счастьем для всех остальных будет право стать равноправными и свободными гражданами моей великой империи?

- Значит, ты считаешь себя идеальным правителем, и хочешь, чтобы как можно больше людей стало счастливыми под твоим личным руководством? - усмехнулся Кэллоин, - Остается только заставить поверить в это других.

- Поверят. Потому что нет ничего убедительнее силы. Я не жесток, но, чтобы сломить волю к ненужному и бесполезному сопротивлению, приказываю строить пирамиды из человеческих голов. Эти черепа ведь все равно уже мертвые. Но когда они сложены в большие кучи, то очень хорошо остужают горячие головы живых людей. Иногда я приказываю уничтожать города, но сам же потом восстанавливаю их. Не все это понимают. Хан Тохтамыш был мне как сын, из моих рук получил он власть. Но он предал меня. И не только меня, Кэллоин. Он обманул свой народ. Воины его армий были бесчисленны, как капли дождя. Теперь у него нет и сотни нукеров. Я разрушил его города и увел людей в Мавераннахр. Золотая Орда отныне перестанет быть великим государством. Да, я понимаю, что сроки моей жизни ограниченны, и я не успею завоевать весь мир. Поэтому я не воюю с неверными. Этот маленький и бедный русский городок взят мной по ошибке. Скоро я скоро уйду отсюда: не могу тратить свое время на христиан, когда многие тысячи правоверных ждут от меня помощи, страдая от жестокости и несправедливости своих царьков и султанов.

- Ну и как тебе эта программа, Кэллоин? - усмехнулась стоящая на берегу Хугли Кали.

- Я в замешательстве, моя Госпожа, - опустил голову маг.

- Можно ли убить тысячу человек ради счастья ста тысяч? Какой процент жертв можно считать допустимым и не критическим?