Андрей Мартьянов - Отречение от благоразумья

— Мэтр Браге следит за своими звездами, пытаясь обнаружить закономерности в их перемещении по небу, и тем опровергнуть платоновскую космогонию, в этом вы совершенно правы, — невозмутимо заметил старик. — Однако, насколько мне известно, он использует при этом только предметы, созданные по законам оптики и механики, и уж точно не прибегает к заклинаниям Темной Кибелы...

— Какая Кибела? — взвился Ла Гранж. — Послушайте, почему бы не назвать вещи своими именами? Вы явились за мадемуазель Джейн? Так вот, ее здесь нет, и, при всем уважении лично к вам, мэтр, вашим познаниям и вашим титулам, позволю себе заметить — вы начинаете смешивать различные понятия. Пани Келли — ваша ученица, но отнюдь не ваша собственность! Она самостоятельна как перед лицом светского закона, так и перед требованиями нашего ремесла, и вольна сама выбирать, у кого ей учиться и какой образ жизни вести!

Незнакомец в темно-лиловом издал неопределенно-возмущенный звук, но мэтр Жером его не услышал, поглощенный собственной отповедью:

— Если мадемуазель задумывается о том, чтобы покинуть вас, это означает только одно — ей надоело быть безгласным инструментом, о котором вы вспоминаете, когда вам требуется в очередной раз навестить ваших духов-подсказчиков! Магистр Ди, вы оказали ей несравненную честь, взяв в ученицы, но пренебрегаете своим долгом наставника, отведя ей роль...

«Так это Джон Ди! — ошеломленно сообразил я. — Великий магистр нашего времени собственной персоной! Странно, я представлял его совсем другим... Что же он не поделил с Жеромом и его приятелями — ученицу? По мне, радоваться нужно, избавившись от такой, с позволения сказать, последовательницы!..»

— Ладно, ладно, — магистр Ди обреченно махнул рукой. — Возможно, вы правы, я уделял Дженни слишком мало внимания. Тем не менее это еще не повод, чтобы переманивать ее на свою сторону. Только не пытайтесь меня убедить в бескорыстии вашей теплой компании! Хороший медиум потребен всем, а таланты пани Домбровской в этой сфере Знания весьма относительны... — старик повернулся, намереваясь уйти, но вдруг передумал, остановившись и заговорив гораздо тише, однако напряженней:

— Ла Гранж, постарайтесь меня понять. Если вы сумеете научить Джейн чему-то, чему не успел или не смог я — прекрасно, я первый выскажу вам свое одобрение. Но мне не хотелось бы узнать, что вы втягиваете ее в какие-то темные дела... Да погодите вы оправдываться, я вас еще ни в чем не обвиняю, хотя мог бы! Прекратите ваши нелепые игрища в тайные ордена, пока ненароком не угодили на костер. Этот нынешний пастырь, Мюллер — человек серьезный и опасный, а вы резвитесь у него на виду, как беспечные детишки. Так вы погубите не только себя, но и дело, которому, по вашему собственному утверждению, столь пламенно служите. И еще, — он поднял палец, останавливая готового вновь разразиться речью Ла Гранжа, — если уж вы решили признать мэтра Никса своим наставником, не позволяйте ему делать из вас слепое овечье стадо. Он погонит вас темными дорогами впереди себя и снимет все сливки, а потом бросит на произвол судьбы. То, к чему он стремится, никого еще не доводило до добра... Всего хорошего. Передайте от меня нижайший поклон пани Домбровской, а если встретите Джейн — скажите, что я не сержусь, но прошу ее серьезно поразмыслить, прежде чем принимать решения.

Хлопнула парадная дверь. Грозный магистр белой, серой и черно-буро-малиновой магии удалился, оставив Ла Гранжа в крайнем возмущении, безмерно усугубленном тем, что мэтру не позволили высказаться, и подбросив мне пригоршню новых загадок. Какой тайный орден он имел в виду? Не блаженной ли памяти Черных Козлов? Разве Ла Гранж, мадам Маргарет и их дружки являются духовными союзниками Филиппа Никса? Мне казалось, они сами по себе... Неужели Орден — их рук работа? Но зачем? Может, это очередная разновидность своеобразных забав ученых мужей, любящих придумывать несуществующие сообщества и создавать вокруг них шумиху? Недавно объявившиеся розенкрейцеры со своей «Fama Fraternitatis»2 всю мыслящую Европу на уши поставили, теперь иезуиты с доминиканцами едва ли землю носом не роют, пытаясь отыскать авторов и побеседовать по душам...

— Что он хотел?

Внизу объявилась пани Маргарита. Как всегда, безупречная, очаровательная и пребывающая вовне грешного мира. Она заворковала, пытаясь успокоить взбешенного единомышленника и выспросить подробности краткого визита господина Ди. Мэтр Жером патетически изобразил в лицах состоявшийся разговор, Маргарита, выслушав, пожала плечами и холодно отрезала:

— Его снедает зависть, только и всего. Он отлично понимает, что с кончиной Рудольфа потеряет почти все, и в первую очередь Джейн. Не волнуйтесь, mon ami Жером. Ди теперь лишь тень прежнего великого магистра, лишенная и сотой доли его влияния. Он нам не страшен.

— Однако он упомянул о некоем «тайном ордене» и настоятельно советовал держаться подальше от Никса, — доложил Ла Гранж, преданно уставившись на женщину. Пани Домбровска нахмурилась, но спустя миг ее чело разгладилось:

— Пусть говорит, что хочет. Собака лает — ветер носит. Да, мэтр Филипп не лишен странностей, но мы сумеем найти к нему подход. Главное, чтобы он не вздумал обвести нас вокруг пальца. Что же до ордена... Пора заняться слухами о прекращении его существования, он свое сделал, заставил инквизиторов побегать, как ошпаренных. Кстати, вы ходили на Старомястскую, посмотреть на этот ритуал жертвоприношения? И после этого они еще смеют называть себя «милосердными»!

— Да, — мэтр Жером недовольно скривился. — Много крика, дыма и вони. Студенты из Каролинума и люди фон Турна устроили очередное побоище, пытаясь остановить аутодафе. Кого-то ранили, кого-то помяли в толпе... Пани, вы уверены, что это действительно требовалось?

Маргарита снисходительно кивнула, и с этого мига я понял, что ненавижу эту красивую, утонченную, на редкость образованную даму оккультного полусвета, ненавижу просто и незамысловато, как некоторые не могут выносить зрелища ползущей змеи или раздавленного таракана. Значит, Лоренцо Фортунати и неотрекшиеся актеры погибли. Кто следующий?

— Кстати... — мэтр Жером глянул наверх и я невольно сдвинулся в сторону, опасаясь быть замеченным. — Как ваш подопечный?

— Пока жив, — пани Домбровска испустила короткий гортанный смешок, похожий на мурлыканье довольной кошки. Меня перекосило, ибо сомнений в характере моего здешнего времяпровождения более не оставалось. Вот тебе и отыскал родственную душу. — Пришлось его слегка опоить, чтобы угомонился. К вечеру, наверное, придет в себя и начнет выспрашивать, как да что. Милый мальчик, но до чрезвычайности любознательный и сообразительный.