На стороне мертвецов (СИ) - Волынская Илона

— Бунтовать вздумали?

— Никак нет, рази ж можно, благодетель вы наш! Мы ни-ни! — наперебой забормотали ближайшие, стаскивая с голов картузы и потихоньку пятясь от устремленного на них губернаторского взора. И тут из глубины толпы вдруг кто-то пронзительно заорал. — А только мочи больше нет терпеть!

Аркадий Валерьянович зло дернул уголком рта — надежда заставить толпу разойтись, и без того слабая, пропала совсем.

— Да шо ж це робыться, отец и благодетель! — кликушески заорала какая-то баба, хватаясь за голову и раскачиваясь из стороны в сторону.

— Что… Что-о-о! — повысив голос до громового рыка, рявкнул губернатор и уже тише закончил. — Что у вас случилось, люди?

— Бьют нас, бьют-убивают! Заживо едят! Сердюков, иди сюды! Пустить Сердюкова! — толпа начала медленно расступаться и по открывшемуся проходу медленно, пошатываясь, пошел расхрыстанный мужик с завернутым в окровавленную простыню телом на руках. И также медленно опустил свою страшную ношу на ступеньки особняка.

Толпа дружно вздохнула, будто подавившись длинным протяжным — а-ааах!

Губернатор содрогнулся.

— Что ж это такое делается, ваше превосходительство? — поднимаясь, с горечью пробормотал Сердюков. — Мало, что казачки-то ваши… мохнатые… безобразят хоть днем, хоть ночью… То лавку разобьют, то в трактире драку учинят, то жинку честную соблазнят…

— Это твоя-то кошка блудливая — честная? Ты ври да не завирайся! — вдруг гаркнули из толпы.

Толпа, только что кипевшая яростью, прыснула смешками — один, второй…

— Да! — прижимая к груди руки закричал Сердюков. — Може, и кошка, може, и блудливая… Да только жрать-то, жрать-то ее за что?

Смешки враз смолкли.

— Даже закричать не смогла, лада моя… — проводя широкой ладонью по волосам жены, простонал он и по лицу его покатились слезы. — По горлу ее враз полоснули… — он содрогнулся и тяжело, глухо, давясь слезами, зарыдал.

«Горло… Не могла вскрикнуть… Человек, конечно же, убийца — человек, не зверь… Сейчас бы обыскать как следует место убийства, да и дом погибшей заодно, может, у нее с убийцей была связь…» — Меркулов с искренней досадой поглядел на запрудившую площадь толпу.

— Ты разве ж ее одну? — проверещала какая-то баба.

— На палю[1] выворотней! Шкуру с них спустить! — толпа глухо и зло зарокотала.

— Молчать, я сказал! — в очередной раз рявкнул губернатор. — А то глядите, с ваших шкур и начну! Взяли моду бунтовать против государя-императора! На каторгу захотели?

— Да где ж мы против, пане? — вперед протолкалась толстая встрепанная баба, с закатанными до локтей рукавами. — Мы уси тут государю Даждьбожичу верные слуги. А только и слуг-то беречь надобно, слуги, они чтоб еду варить… — она демонстративно сунула губернатору под нос испачканные мукой руки. — А не чтоб самих жрать!

— Терпели мы, пане начальник! — мужичонка в драных портках и рубахе, и зажатом в кулаке зимнем меховом треухе, стукнул себя этим самым кулаком во впалую грудь. — Ажно… — он посчитал на пальцах. — Ажно цельных два дни! Мазуриков с «Фабрики» подрали — мы молчали. Жидовку вчерась заели — молчали. Але ж Сердюковскую бабу схарчить, пущай и трошки гулящую, та порядную… — он гневно взмахнул треухом. — Шо ж то таке робыться, когда людёв волкам да медведям в пасть кидают!

— Никто вас не кидал, люди! — рявкнул губернатор — рев у него был не хуже медвежьего, Предок Велес одарил Ивана Николаевича поистине драконьей глоткой. — Ведется следствие! Господин Меркулов, по поручению самого государя, специально прибыл из Петербурга… — губернатор начал поворачиваться к Меркулову…

Застрявший в дверях полицмейстер вдруг скакнул вперед, оказавшись впереди не только Меркулова, но и губернатора, и заорал, надсаживая горло:

— Провели уже! Расследование! Без всяких из Петербурга! И ежели б вы сюда не заявились… Бунтовщики! Мерзавцы! — выпяченной до предела грудью он толкал мужика в треухе, заставляя того пятиться. — То знали бы! Что! Хорунжий! Потапенко-младший! Уже арестован! За убийство!

Последние слова потонули в реве толпы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Что он несет! — не хуже оборотня взвыл Меркулов. — Кровь свежая, эту женщину, Сердюкову, убили только что! Это никак не мог быть хорунжий, он был тут, с нами!

— Но это вовсе не значит, что он не убивал швею. — ответили ему негромко и спокойно. Рядом стоял Лаппо-Данилевского. — А эту женщину мог убить кто-то другой. В городе полно оборотней.

— Выдай его нам, пане! Отдай убийцу, хвостом и головой отдай! — заорал Сердюков, потрясая кулаками.

— Инших выворотней теж не погано було б за хвосты подержать! — завизжали из толпы. — Все они одним мирром мазаны, все жрут в три горла!

— Да я вас сейчас… — взревел губернатор… но даже его рев не перекрыл вой толпы:

— Выдай! Выдай! Смерть медведю! Смерть оборотням! Рвать их в куски, люди, как они нас рвали!

Красные, яростные лица. Раззявленные криком рты. Взлетающие над головой сжатые кулаки, палки и… Меркулов увидел мелькнувшую лопату… Толпа подалась к ступеням… мгновение, другое и она как обезумевший зверь рванет вперед — рвать, терзать, убивать, не разбирая, кто тут оборотень, а кто губернатор. Мгновенно побледневший полицмейстер отпрянул назад. В толпе взвыли…

— Ваше превосходительство! — Лаппо-Данилевский сунулся к губернатору. — Умоляю! Угрозы сейчас не помогут! Мы должны немедленно арестовать обоих медведей, это успокоит людей…

— Невиновных арестовать? — прошипел Меркулов.

— Суд разберется! — отрезал Лаппо-Данилевский. — Остальных оборотней запереть в казармах, чтоб не учинили чего, а в сторожевые башни направить улан из военного лагеря.

— Я их уже вызвал. Птицу послал. — вдруг отрывисто бросил Урусов.

На лице губернатора промелькнуло изумление, облегчение, потом острое неудовольствие от самоуправства княжича…

Окно губернаторского кабинета распахнулась во всю ширь и на подоконник легко для такой огромной туши вскочил Потапенко-старший.

— Ну возьмить, коли сможете! Хто тут до медвежьей шкуры охоч, га? — из его пока еще человечьей глотки вырвался медвежий рев, на миг заставивший даже толпу замолкнуть.

— Что он творит! — застонал Меркулов. Это сейчас они смолкли, а через секунду…

В мгновенной хрупкой тишине вдруг донесся отчаянный грохот копыт по мостовой.

— Уланы… — с облегчением выдохнул губернатор, расплываясь в хищной, змеиной улыбке. — Молодец Урусов, только в следующий раз…

Из переулка вырвался взмыленный гнедой, а в седле…

— Ингвар! — растерянно охнул Аркадий Валерьянович.

— Сообщение! Срочное сообщение господину Меркулову! Аркадий Валерьянови-и-и-ич!

Разогнавшийся конь грудь врезался в толпу.

В толпе заорали. Кто-то упал, покатился, кто-то ринулся в стороны, налетая друг на друга и сбивая соседей, кто-то заметался, мальчишки на деревьях заорали и заулюлюкали, раздался пронзительный свист. Конь рванулся раз, другой, пробиваясь сквозь толпу как сквозь половодье, Ингвар не соскочил, а скорее свалился прямо под ноги губернатору.

— Аркадий… Валерьянович… вам… сообщение… от… Мити. Про убийства… — прошептал он, отчаянно цепляясь за узду в попытке подняться.

— Кто такой Митя? — рывком ставя Ингвара на ноги, рыкнул губернатор. — Откуда у вас конь из упряжки моей жены?

— Мой сын. — бросил Меркулов в ответ на первый вопрос. Его напряженный взгляд не отрывался от Ингвара.

— Митя сказал… что это… не оборотни! — пошатываясь от усталости, прохрипел тот. — Он… погнался… за ним…

— Митя? — взвился Меркулов. — За кем?

У Ингвара на мгновение стало озадаченное выражение лица:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— За убийцей… — неуверенно пробормотал он и поспешил выпалить. — Это настоящий медведь!

— Что за бред! — завизжал полицмейстер. — Какой еще…

— Которым командует княжич Урусов! — по-простецки ткнул пальцем Ингвар. — А Урусовым командует… — он перевел взгляд на Лаппо-Данилевского и…

Снова раздался грохот копыт и на площадь начали выезжать конные уланы. Толпа принялась стремительно рассасываться — как растворяется в кипятке головка сахара. Вот она меньше, меньше… люди исчезали в проулках.