Елизавета Абаринова-Кожухова - Надежда

Давно уже ушли и последние богомольцы, и немногочисленные певчие хора, а отец Александр, задув почти все свечи, медленно ходил вдоль стен полутемного храма, от иконы к иконе, словно навсегда прощаясь.

Однако возле образа святой Анны священник наткнулся на какого-то человека в темном, который коленопреклоненно молился.

— Батюшка, благослови, — глухим голосом попросил человек. Но когда отец Александр попытался перекрестить незнакомца, тот резко выпрямился, и священник даже сам не понял, как его запястья оказались скованы наручниками.

— Что за шутки?! — проревел отец Александр, пытаясь освободиться от оков.

— Шутки кончены, батюшка, — вкрадчиво проговорил «богомолец». — И будьте так любезны, ведите себя потише, если не хотите бо-ольших неприятностей.

В подтверждение своих слов он извлек из-за пазухи пистолет и направил его на священника.

— Кто вы такой и что вам надо? — едва сдерживая гнев, спросил отец Александр.

Вместо ответа незнакомец вытащил из кармана зажигалку «Зипо» и поджег лампадку перед святой Анной.

И хоть лампадка дала совсем немного света, отец Александр узнал своего обидчика:

— А-а, Мишка. Вот уж не думал здесь тебя встретить. Не думал…

— Мы везде, — с особым смыслом ответил «Мишка», подчеркивая и «мы», и «везде». — А ты что думал, батюшка — мы, по-твоему, лохи?

— Пропала страна, — вздохнул отец Александр.

— Для таких, как ты — точно пропала, — ухмыльнулся Мишка. — Но мы люди не злые и даем тебе последний шанс — будешь на нас работать?

Вместо ответа отец Александр резко дернулся и попытался скованными руками выбить пистолет из рук незваного гостя, но тот увернулся:

— Грубо, Александр Иваныч, грубо и прямолинейно. Поверьте, мы вовсе не хотели с вами «заедаться», но вы же сами всю дорогу лезли на рожон.

— Я поступал по совести, — с достоинством ответил отец Александр. И презрительно добавил: — Хотя вам этого, боюсь, не понять.

— Где уж нам, — криво ухмыльнулся Мишка. — Это вы у нас всегда весь в белом, на белом коне и с шашкой. А мы — подлые серые крысы, так, что ли?

— Я этого не говорил, — буркнул отец Александр. — Это вы сказали, Михаил Федорович, ну а мне остается лишь согласиться.

Михаил Федорович даже не счел нужным как-то отвечать на эту дерзость:

— Эх, батюшка, батюшка, а ведь мы вас предупреждали, старались, труп к соседям подкидывали…

— Что вам надо? — резко перебил отец Александр.

— Вот это деловой разговор, — удовлетворенно кивнул Михаил Федорович. — Итак, вопрос первый: где Ярослав?

— Какой Ярослав? — переспросил священник.

— Кончай паясничать, — со злобой прошипел Михаил Федорович. Все его наигранное благодушие куда-то вмиг улетучилось. — Или ты отвечаешь на все наши вопросы, или… Да впрочем, ты нас знаешь.

— Знаю, — сдержанно ответил отец Александр. — И сказал бы все, что о вас думаю, да перед ними неловко. — Священник перевел взгляд на образа.

— Хватит мне зубы заговаривать, — повысил голос Михаил Федорович. — Отвечай, где Ярослав!

— О том я одному Богу скажу, — с тихой непреклонностью промолвил отец Александр, — но не вам, прислужникам дьявола.

— Очень хорошо, — процедил Михаил Федорович, — сейчас ты узнаешь, на что мы способны… Лаврентий, хватит прятаться, выходи!

Из-за прилавка, за которым во время богослужений торговали свечами и образками, поднялся человек. Стеклышки его пенсне хищно блеснули в тусклом свете лампадки…

«Запорожец» миновал покосившийся столбик с табличкой «Кислоярск», и вскоре по обеим сторонам дороги замелькали «коробки» — пятиэтажки, вызвавшие живейшее любопытство Васятки:

— Как, неужто в них люди живут?

— Живут, Васятка, еще как живут, — отвлекшись от нерадостных мыслей, отвечала Надежда. — Конечно, не царские хоромы, но тоже ничего.

— Владлен Серапионыч, вас к дому подвезти? — спросил Петр Степаныч.

— А, нет-нет, не надо, — отозвался доктор. — Спасибо, что до города подбросили. Высадите где-нибудь в центре, где вам удобнее.

— Возле универмага вас устроит? — предложил Петр Степаныч.

— Да-да, просто замечательно! — обрадовался Серапионыч. — Это как раз рядом.

Чаликова несколько удивилась — как раз универмаг находился довольно далеко от особняка Софьи Ивановны, вдовы банкира, где снимал квартиру Дубов и где обычно останавливалась Надя — но вслух своего удивления высказывать не стала.

Вскоре Петр Степаныч высадил своих пассажиров у скверика напротив универмага — мрачноватого здания послевоенной постройки — и, сердечно простившись, укатил.

— Ну, куда теперь? — вздохнула Надя.

— Давайте присядем, — предложил доктор. — Я должен вам кое-что сказать.

Выбрав свободную скамеечку, путники уселись. Внимание Нади привлекла очередь человек из тридцати перед входом в универмаг. Перехватив ее взгляд, Серапионыч пояснил:

— Видать, дефицит выкинули, вот они с вечера и занимают.

Васятка хотел было спросить, что такое дефицит, но его опередила Надя:

— Какой дефицит? А мне казалось, что времена дефицита и ночных бдений в очередях давно канули в Лету.

Доктор с видимым облегчением вздохнул — то, что он собирался сказать, должно было стать для Нади очень неприятным сюрпризом, но ее последние слова как бы облегчали Серапионычу задачу.

Вместо ответа доктор протянул Наде «Кислоярскую газету»:

— Вчерашняя — мне ее презентовал наш любезнейший Петр Степаныч.

Надя рассеянно глянула на первую страницу. Слева под заголовком «Победители социалистического соревнования» красовались несколько фотопортретов, а справа крупными буквами было напечатано: «Встреча Константина Устиновича Черненко с Эрихом Хоннеккером».

Надежда глянула на дату — и сразу все поняла. Получили объяснение и допотопный автобус, и отсутствие пассажиров на остановке, и помолодевший на двадцать лет Петр Степаныч.

— О Господи, только этого нам еще не хватало, — выдохнула Чаликова, устало склонив голову на плечо Васятке.

— Что-то случилось? — участливо спросил Васятка.

— Да, но об этом позже, — деланно бодро проговорил Серапионыч, поднимаясь со скамейки. — А пока что подумаем о ночлеге. Есть тут у меня на примете одно местечко. Конечно, не отель «Англетер», но, как говорится, чем богаты.

Взяв свои нехитрые пожитки, путешественники пересекли скверик и свернули в ближайший переулок, провожаемые подозрительным взглядом пожилого милиционера, фланировавшего вдоль универмаговской очереди. По счастью, он принадлежал к той половине Кислоярска, с коей Серапионыч был лично знаком, иначе непременно бы «довязался» к его спутникам — женщине в слишком легкомысленном платье и слишком по-деревенски одетому мальчику.