Ольга Макарова - Камень первый. Холодный обсидиан

— Дикарь… — брезгливо, сквозь зубы произнес ученый, развернулся на каблуках и, сердито топая, вышел из лаборатории. Громко хлопнула дверь…

Кангасск опустился на стул и склонился над столом, подперев рукой лоб и запустив пальцы в свою жесткую лохматую шевелюру. Гнев схлынул; теперь дрожь била его изнутри. Ему было плохо; в горле стоял ком, в груди словно переливалось что-то горячее. Он бы заплакал, будь он помладше, а так только болезненно моргал, тяжело переводя дух.

Никогда, никогда больше не сталкиваться нигде с Нэем Каргиллом. «Пусть бродит в Башне, где хочет, лишь бы не там, где я»…

Однако Каргилл после этого случая стал вежливее и даже добродушно предложил помириться. Кан не мог отказать, он вообще не умел подолгу обижаться на кого бы то ни было…

Теперь ученый чинно раскланивался с «молодым человеком» при каждой встрече, под настроение шутил и что-нибудь рассказывал о собственной жизни, но зато, если настроения не было, Кан бывал выставлен за дверь лаборатории, как котенок, мягко, настойчиво, со скучающими нотками в голосе.

Тема харуспекса больше не поднималась.

Увлечь «коллегу» хоть чем-нибудь Кангасску не удалось: ни тренировки, ни лыжи решительно не интересовали Каргилла. «Зачем это ученому? — строго вопрошал он и тут же уверенно отвечал: — Незачем»… А Кану было странно, почему Нэй боится попробовать хоть что-нибудь новое. Даже сходить посмотреть на звезды отказывается. На фразу: «…Но они прекрасны! Только подумать — тысячи тысяч миров видны нам издалека!» он ответил и вовсе странно: «В твоем возрасте, юноша, пора отрываться от романтической ерунды и читать серьезные книги. Да знаешь ли ты хотя бы, что есть звезда?» — «Это солнце иного мира…» — «Прежде всего, это небесное тело огромной массы, достаточной для того, чтобы запустить и поддерживать термоядерные реакции»… Как в душу плюнул. И зачем он все время так делает?..

Кангасск долго не решался обсуждать Каргилла с Орионом, хотел для начала сам разобраться в них обоих, но скоро понял, что только еще хуже запутался и пришел в полное смятение.

— Послушай, Орион, — сказал он однажды за вечерним чаем, пока Каргилла не было рядом, — я, наверное, чего-то не понимаю…

— В чем дело Кан? — тут же отозвался сын звезд.

— Скажи, почему Нэй ни разу даже не поговорил с тобой? Ведь ты величайший ученый Омниса после миродержцев. Казалось бы, не застав Серега, он должен был бы поговорить с тобой, а не со мной. Почему все не так?

— Скажи мне, Кангасск, — хитро прищурился Орион, — не заметил ли ты чего-нибудь странного в Нэе? В том, что он говорит, что делает?

Кан помедлил с ответом.

— И все-таки я не понимаю чего-то, Орион, — сказал он растерянно. — Ведь Нэй, вроде, большой ученый, образованный, начитанный… Кто я такой, чтобы судить?.. но стоит ему заговорить со мной о чем-нибудь, как мне кажется, что он дурак…

— Кангасск… — мягко и грустно рассмеялся Орион. — Милый мой Кангасск… Если бы ум измерялся количеством прочитанных книжек и написанных научных работ, какая жизнь бы наступила! Ведь тогда возьми любого, напичкай литературой — и он уже умный!.. Но не бывает так, Кангасск, не бывает, — покачал головой сын звезд. — И чувства не обманывают тебя, ты прав: Нэй Каргил — круглый дурак перед тобой.

В наступивший миг тишины Орион невольно залюбовался широко распахнутыми удивленными глазами владиного Ученика. Удивление, смятение и множество неразличимых оттенков эмоций — все слилось воедино в его взгляде. Он — как открытая книга… Вот за эту искренность Влада и полюбила Кангасска Дэлэмэра. И суровый Серег. И сам Орион…

— …Нэй чувствует то же, что и ты, подсознательно. Поэтому ему неуютно рядом с тобой, — продолжал сын звезд. — Но это и тянет его к тебе. Это и заставляет его каждый раз пытаться унизить тебя, ведь иначе ему не возвыситься самому. Он не осознает, не понимает, но чувствует, что ты умнее и мудрее него, и пытается хоть чем-то себя утешить. Это зависть, скрытая им от себя же…

— Но, если так, чему он завидует? — пожал плечами Кангасск. — Чему?

— Ты чист, открыт миру, Кан. Ты в постоянном поиске. И ты давным-давно познал такие тонкие материи, каких ему никогда не познать: любовь, искренность, дружбу, красоту… Когда к нему пришло открытие, он едва коснулся их, но так и не постиг…

— Я видел… это было как ореол вокруг него… как чудо… — прошептал Кангасск, но чуткие уши Ориона услышали этот легкий шепот.

— Да… — проронил он в ответ, и голос звучал тихо и глубоко. Взгляды Кана и Ориона встретились. — Ты спрашивал, почему он не говорил со мной… Пойми, он не просто глуп и покалечен собственной глупостью, он еще и упрям и по этой причине слеп. Раз увидев меня и поняв, что я не человек, Нэй автоматически счел меня слугой или рабом Серега. Это тут же стало для него стереотипом, и он даже не глянул второй раз, чтобы удостовериться. Нужно чудовищное потрясение, чтобы этот человек прозрел и начал видеть то, что происходит на самом деле. Пойми, насколько все плохо: внуши он себе, что каждое утро над Омнисом поднимается черное солнце, он ВИДЕЛ бы это черное солнце, и никто не убедил бы его в обратном…

Кан поднял глаза к потолку: он представлял себе жуткий рассвет, когда гигантское черное светило неспешно поднимается над морем, словно соленая вода обнажает пустую глазницу черепа, и сияет оно, черное-черное солнце, как дыра в мертвый, беззвездный космос… Кангасска пробрал холод, и он поспешно тряхнул головой, чтобы прогнать видение.

— Нэю повезло, что он не застал Серега, — вдруг весело заметил Орион. — Ибо Серег терпеть таких не может. Выгнал бы в шею, даже не выслушав. И лететь бы бедняге на трансволо до самого Хандела…

Посмеялись. Хотя и как-то грустно. В завершение разговора.

Орион вообще не умел злобно смеяться. И, как тогда, при разоблачении Немаана, перед Кангасском без всякого шума и блеска предстал настоящий мастер. Которому не нужно унижать других и не нужно выставлять свои знания напоказ; не нужно пытаться возвысить себя при помощи различных маневров и уловок — именно потому, что он мастер…

— Я очень рад, что ты есть, Кангасск, — сказал ему Орион, когда уже прощались и отправлялись по комнатам спать. — Ты из тех редких людей, вокруг которых все оживает и обретает легкость молодости. Я и сам ожил, едва увидел тебя, будто бы мне тоже всего двадцать лет, как и тебе, а на четырнадцать тысяч двести восемьдесят два. Это чувство новизны… оно как полет… То же ощутили и Влада, и Серег, и, конечно, все, кого ты встретил на пути. Рядом с тобой все меняется, Кангасск. И это особый дар…