Роберт Асприн - Душа города

Нико с молчаливым вопросом обратил бездонные, пустые глаза к голубой Сфере.

— Пена Буреносца, — прошипела Роксана со злобой и презрением, которые женщина приберегает для более слабой соперницы.

Холодный ветер наполнил еще совсем недавно теплую комнату. Никто, а уж тем более нисийская ведьма или безымянный демон не мог разговаривать так с Джихан и уйти безнаказанно. Пусть даже созданная Буреносцем из шторма арктического океана, Джихан чувствовала, когда ее унижают. Окружив Сферу мощной ледяной коркой, она возложила ладони на грудь Нико.

— Я здесь, — провозгласила она, посылая холодный воздух в место отдохновения Нико. — Я здесь, черт вас всех побери.

В ярости Джихан пронеслась по некогда прекрасному пейзажу исполненного маат сознания. Темный поток ручейка застыл, обугленные деревья рушились под тяжестью возникающего на их ветвях льда. И вот Джихан оказалась на лугу, где дух Джанни охранял Врата.

— Я иду, — послала она ему сообщение, хотя и не умела общаться с такими духами и не обладала способностью услышать ответ.

Тяжелая дверь с мощными стальными засовами распахнулась перед ней. Оставив на металле ледяные разводы, Джихан прошла через нее, чтобы вступить в схватку с вечностью, огромной и пустой, как глаза демона, в теле Нико.

— Трус! — воскликнула Пенорожденная, когда ничто, суть всякого из рода демонов, отбросило ее субстанцию прочь. Джихан снова рванулась вперед, глупо обнажив себя перед существом, чьим главным козырем было ничто. — Трус.

Холодный ветер понес ее обратно к заледеневшей двери, и она рухнула на луг, в равной степени теряя и ярость, и уверенность в собственных силах. Демонический смех ее собственного украденного голоса только завершил унижение. Обессилев, Джихан собрала куски льда и навесила их на ворота.

— Я вернусь, — бросила она, глядя, как тает ледяная корка ручья. — И тогда мы посмотрим.

Всхлипнув, Джихан мокрой рукой утерла слезы. Земля от тающего льда стала скользкой, и она несколько раз поскользнулась. Боль и холод стали частью ее смертного воплощения, пока она шла домой, так ни разу и не оглянувшись, чтобы увидеть, что луг стал ярче, а холодный ручей заметно чище и быстрее.

— Я думал, что мы ее потеряли, — признался Темпус, наблюдая, как Пенорожденная медленно спускается с холма.

— Нам не все равно? — опасно дружелюбным голосом осведомился Буреносец.

Темпус решил не оборачиваться. Он больше не станет поддаваться влиянию то одного, то другого бога, хватит.

— Я обязан ей, разве это не понятно? Она едва не погибла ради меня.

— Твоей заботы недостаточно. Теперь она стала смертной, и ей нужно нечто менее абстрактное. Если в любви ты бессилен, то, надеюсь, способен на изнасилование. — Отец погоды показался перед Темпусом в виде кроваво-красных глаз и мелких частиц, которые никак не могли слиться в единое целое.

Тот, чьим спутником некогда был Вашанка, пожал несуществующими плечами и критически оглядел бога.

— Такая способность у меня сохранилась, но я отказываюсь, — заявил он.

— Ты презренный человечишка — но ты мне нужен…

— Нет.

— Она богиня.

— Нет.

— Я буду присутствовать при этом событии.

— Ответ по-прежнему «нет».

— Моя дочь обратит свой взор на другого.

— Договорились.

Укутанные в бархатные покрывала, Дети Бури недвижно лежали в комнате с куполообразным потолком, которую все называли илсигской опочивальней. Перед альковом квартет музыкантов наигрывал столь любимые бейсибцами заунывные, тягучие мелодии, от которых у Малина временами волосы вставали дыбом. Взявшись пальцами за нос, Молин мучительно пытался сосредоточиться на какой-нибудь мысли, позволившей скрасить томительное ожидание

Находившаяся в занавешенном алькове напротив музыкантов Шупансея была не менее возбуждена, но не могла позволить себе роскошь уединения. Служанки скользили вокруг нее, поправляя волосы, драгоценности и роскошную коса. Сегодня вечером бейса предстанет перед алтарем, впервые с тех пор, как летом казнили ее кузена. Груди были щедро посыпаны пудрой и украшены серебром и золотом, а на стройных бедрах закрепили громоздкие украшенные бриллиантами поножи, в которых угнездились ее личные змеи. Достигавшие бедер длинные волосы были приподняты и закреплены заколками так, чтобы ниспадать вниз подобием плаща, из-за чего бейса не могла ни поднять, ни опустить голову, ни посмотреть вбок — только вперед. Такой костюм императрица привыкла носить с детства, но теперь, прожив год среди изысканно скромно одетой ранканской аристократии, она почувствовала себя неловко и опасалась за исход обрядов, которые собиралась выполнить.

— Ты не должна потеть, — подбодрила ее родная тетка и напомнила об умении владеть своим телом, которое требовалось от воплощенной Матери Бей.

Бейса сдержалась, и опасное возбуждение утихло.

Сзади кто-то прошел через крохотную дверку.

— Ты нервничаешь, — успокаивающе донесся знакомый голос. Принц взял ее за руку.

— Наши жрецы хотят заставить нас подождать, пока не приготовят пятое снадобье, но мы этого делать не будем, тем более после того, что случилось сегодня днем. Мы в первый раз пошли против мнения жрецов. Они взволнованы, но мы полагаем, что ожидание опасней успеха или неудачи.

— Тобой руководит Матерь Бей, — уверил ее Кадакитис, с нежностью касаясь пальцев бейсы. Шупансея чуть подняла руку.

— Она говорит только, что сегодня вечером я не должна оставаться одна.

Принц, который сумел наконец-то протиснуться сквозь толпу служанок и стать так, чтобы она могла его видеть, слабо улыбнулся.

— Ты никогда не бываешь одна, Шуей.

Она улыбнулась и взглянула на принца так, что тот сам теперь убедился: бейсибские глаза могут быть эротическими и рассеянными одновременно.

— Сегодня вечером я буду наедине… с тобой.

Музыка внезапно прервалась, и, прежде чем златокудрый принц успел выразить свое удивление или признательность, его вежливо, но твердо оттерли в сторону.

— Пора.

Бейса ступила на затканный золотом ковер, настеленный от алькова к алтарю. Первые ее шаги были неверными, и служанки слегка поддержали ее. В блестящих глазах не чувствовалось силы, но читался страх перед старым лысым жрецом, который поджидал ее, держа в одной руке фиал из тонкого стекла, а в другой — острый как бритва обсидиановый кинжал.

Почувствовав запах благовоний, ее бейнит показались из поножей и поползли вверх. Шупансея невольно вздрогнула, когда ее кожи коснулись холодные чешуйки. Три пары клыков глубоко впились в ее нежную кожу. Бейнит не понравилось ее волнение, и они пустили в ход яд, которого было достаточно, чтобы умертвить несколько десятков людей. Шупансея вздрогнула и расслабилась, когда Матерь Бей окружила ее невидимым покрывалом силы.