Алана Инош - Слепые души

Абсурдный вопрос: нуждаются ли ангелы в ангелах-хранителях? Ведь я — Асахель, пусть и бывшая. Впрочем, наверное, ангелы, ставшие людьми — да, нуждаются. Так же, как хирург, который вряд ли сможет сам себе сделать операцию, а потому в случае болезни нуждается в другом хирурге.

Пожатие руки мальчика становится крепче и нежнее, в его ясных глазах — неземное сияние, мягкое и неяркое, как лучи вечернего солнца.

— За ним не надо далеко ходить, — говорит он. — Он перед тобой. И он знает всё, что ты хочешь сказать.

У меня вырывается тихое «ах», и я оседаю на траву, закрыв лицо руками. Ванна с водой, нож, записка, таблетки. Мягкие руки кудрявого мальчика обнимают меня, моя голова — на его груди.

— Я очень испугался за тебя тогда, Анастасия.

— Я знаю, ты послал ко мне Алю, чтобы помешать мне умереть, — шепчу я сквозь слёзы. — Спасибо тебе…

— Это желание в тебе было вызвано тем, кого ты сегодня победила. Он наслал на тебя уныние.

— Этого не повторится!

— Да, теперь ты знаешь, как побеждать в себе тьму. Светом.

Меня держит в объятиях уже не мальчик, а огромное, сияющее существо, прекрасное, излучающее потоки удивительного, радужного света, по сравнению с ним я не больше трёхлетнего ребёнка. Мы стремительно поднимаемся ввысь, к солнцу, и я смеюсь от переполняющего меня щекотного чувства восторга. Этот полёт — солнечный экстаз, небесное упоение, симфония света и счастья, буря радости, и мне хочется, чтобы это наслаждение длилось бесконечно. Я люблю это сияющее существо и чувствую его ответную любовь ко мне, тёплую, пульсирующую во мне, и это единение в потоке света — самое прекрасное, что мне когда-либо доводилось испытывать. Уже ничего, кроме яркого света, я не вижу, он ослепляет меня, а потом я вдруг оказываюсь в операционной.

Глава 25. Вопросы и ответы

— Сколько уже нет пульса?

— Семь с половиной минут!

— Продолжаем. Триста шестьдесят! Убрать руки! Разряд!

Бабах! — разряд в триста шестьдесят вольт сотрясает тело, пронзает сердце, и оно начинает биться. На оранжевой линии появляется одна загогулина, вторая, третья. Пи. Пи. Пи.

— Есть пульс!

— Фу, слава Богу…

Нет, это не сериал «Скорая помощь», это я лежу на операционном столе, и команда врачей возвращает меня в этот мир. Все они очень хорошие люди и профессионалы своего дела, и их вклад в моё оживление огромен, но все их усилия были бы бесплодны, если бы так не было суждено. Я возвращаюсь, потому что так надо, а если так надо — значит, так будет.

Вы спросите: а как же поединок? Разве его не было?

Он был, и он длился семь с половиной минут — ровно столько, сколько не билось моё сердце. Чтобы победить Якушева, освободить Алю, родителей и остальных страдальцев, мне пришлось побывать за гранью — там, откуда если и возвращаются, то лишь когда так надо.

Семь с половиной минут — маловато, скажете вы. Может быть, но семь с половиной минут прошло в этом мире, а там, где происходила схватка, время течёт по-другому. Там я была сильной, как Геракл, и почти неуязвимой, а вернувшись назад, снова чувствую боль и слабость. Как мне было хорошо там и как я страдаю здесь! Но я понимаю: так надо, а значит, надо терпеть.

И всё-таки врачи удивлены тем, как быстро восстанавливаются мои жизненные функции, а дырка в животе и огромная кровопотеря для моего организма как будто совершенный пустяк. Уже на третьи сутки меня переводят в обычную палату и пускают ко мне посетителей. Меня жаждут видеть: Диана, Костя, Галя, Надежда Анатольевна, Маргарита (подруга Альбины, если помните), мой брат Георгий, моя двоюродная тётка Анна и её сын Игорь, кузина Катя с мужем Андреем, приезжает даже дедушка из-под Тюмени.

Ещё со мной жаждет поговорить следователь по делу, в котором я и Костя являемся потерпевшими. От него я узнаю, что по горячим следам удалось задержать только двоих нападавших, но с ними уже работают, и следователь уверен, что они «расколются» и выдадут остальных. Для меня это не так уж важно, гораздо больше меня занимает вопрос: что такое мне хотел сказать Костя, перед тем как на нас напали? Он, как оказалось, отделался легко — несколькими ушибами и парой синяков на лице: ранив меня, нападавшие сами испугались последствий и поспешили скрыться. Когда он приходит ко мне с букетом цветов, я долго смотрю на его разукрашенную физиономию, чем вгоняю его в смущение.

— Ну, чего ты так смотришь? Шрамы украшают мужчину.

— Шрамы — может быть, но не фингалы, — говорю я. И задаю интересующий меня вопрос: — Слушай, ты хотел о чём-то поговорить… Может, скажешь? А то я теряюсь в догадках.

Он молчит, мнётся. Потом говорит:

— Да ладно… Тебе сейчас нельзя много разговаривать, ты ещё слабенькая.

«Не такая уж и слабенькая, если сумела загнать Якушева обратно в пекло», — хочу я сказать, но раздумываю. Иногда, знаете ли, даже приятно быть слабенькой. Но мне всё равно хочется узнать, о чём собирался поговорить Костя, и я настаиваю:

— Послушай, ну, скажи… А то это не будет давать мне покоя.

Впрочем, о том, что он хотел сказать, наверно, нет и надобности рассказывать: не так уж трудно догадаться. Что я ему отвечу, догадаться чуть-чуть сложнее. Приминая ладонью ёжик на его макушке, я говорю:

— Я не знаю, Костенька… Пока ничего не могу тебе сказать. Когда я была там, за гранью, я кое-что узнала… Но пока не решаюсь делать выводы. Мне нужно время, а сколько — не знаю. Пока я думаю, ты успеешь встретить десять девушек, а может, и жениться. Вариантов куча. А вариант со мной слишком неопределённый.

— Сколько тебе нужно времени? Десять лет? — спрашивает он.

— Ну, может, и не десять… Чуть меньше.

— Если меньше десяти, то это ещё ничего. Подождём.

Наверно, он пошутил, думаю я. А если серьёзно, то это противостояние с Якушевым отняло у меня массу сил, я вымоталась и потеряла двух близких людей — точнее, трёх, считая Нику. Впрочем, у меня остался близкий человек в лице Дианы, а Ника должна освободиться, но захочет ли она меня видеть? Ещё есть маленькая девочка с букетом полевых цветов, но ведь не может же она родиться от непорочного зачатия — у неё должен быть и отец. Однако думать сейчас над всеми этими вопросами у меня нет сил, и я вздыхаю, закрыв глаза:

— Я что-то немножко устала, Костя.

Он поднимается.

— Ну, тогда…

— Нет, не уходи, посиди со мной ещё минут пять просто так, молча, — прошу я. — Ничего не говори, просто побудь со мной.

Как хорошо лежать, прильнув щекой к его руке! Просто чувствовать человеческое тепло, не думая ни о каких значениях и последствиях. Все вопросы я решу потом, обо всём подумаю и во всём разберусь, а сейчас я хочу просто отдохнуть.