Николай Ярославцев - Меч Шеола

Говорить уже не могла Глотала слезы и тянулась к нему, привставая на носки.

— Завтра день, Радо. Другого может и не быть. Открой глаза, Радо. Возьми на руки.

Радогор словно онемел. Рад бы глаза открыть, но не открываются. И ноги подкашиваются.

Слез уже не сдержать. Хлынули в два ручья. Не совладала со стыдом. Или с собственной смелостью.

А княжна вжалась в его подкольчужник лицом и руками, не дотягиваясь, пытается обнять его за шею. Тело содрогается в рыданиях. И Радогор, преодолевая неведомый до селе, страх, обнял ее за плечи погладил по нагой спине.

— Что ты делаешь со мной, Лада? — С трудом выдавил он из себя, приоткрыв глаза. — Я же тебе и в глаза посмотреть не посмею.

— Сейчас посмей, Радо мой. А что утром будет, увидим. — Подняла на него глаза, наполненные слезами. — Мне же для тебя жизни не жалко. Лишь бы рядом быть. Возьми меня на руки. Если бы ты знал, как сладко и томно мне в них. Возьми…

— Что ты делаешь со мной, Лада, что делаешь. — как в забытьи шептал он. И уже нее сопротивляясь ее желанью или собственной страсти, вскинул ее на руки и до боли, до ломоты в зуба, вжался в ее влажные ждущие губы. Задохнулся от счастья, и больше не сдерживаясь. Покрывал поцелуями ее лицо, опускаясь губами все ниже и ниже. К пахнущим цветами, грудям. Жарким и желанным.

— Разве они не хороши для тебя, Радо? Или не твоих губ они ждали, нежась на твоей руке? — Горячечно шептала она, прижавшись к его лицу и почти теряя сознание.

А ее тело неожиданно обмякло и, тяжелея, выскользнуло из рук. И боясь уронить ее, он упал на колени. А ее руки уже торопясь, рвали ремни на его подкольчужнике и пряжку на поясном ремне, срывали с него одежду. Губы летали по его телу, а руки бесстыдно мяли и гладили его. Два тела слились воедино. И Влада вскрикнула, застонало, а тело ее содрогнулось от счастья и упоительного восторга.

Глава 12

Как долго все это длилось не смог бы ни сказать не один из них. Очнулись словно из глубокого омута вынырнули. По крайней мере, он. Открыл глаза, а над ним ее лицо. А пронзительно синие глаза заливают его счастьем. Припухшие от его поцелуев, губы, чуть слышно касаются его лица. Руки нежно гладят щеку. И опускаются по телу все ниже, к соску, По телу вновь пробежала сладкая дрожь. Ее грудь коснулась губ. Не выдержав, прижал ее к себе с такой силой, что она невольно охнула и застонала.

— Не торопись, сладкий мой. — проворковала она в ухо, закрывая в смущении глаза. — Дай с силами собраться. Я и рукой пошевелить не могу.

Ее колено на его ногах. И вот она уже почти лежит на нем.

— А я то думала, почему мои девки — срамницы хихикают по утрам и глаза блудливо в сторону уводят. И краснеют, подлые, от счастья. Теперь же изведала. Всю то ты меня выпил до самого донышка. А легко то как, Радо! Радость моя…

Завозилась, прилаживаясь удобнее к его телу. Колено невольно поднялось выше по его ноге, а рука опустилась ниже. И снова утянул их черный омут, из которого не вынырнуть, не выбраться.

— Мой ты, мой… — Исступленно шепчет она, задыхаясь от, переполнявшего ее счастья. — Следом пойду. Чтобы ни чей подлый глаз тебя не коснулся, чтобы ни чья рука тебя не задела. Как нитка за иголкой потянусь.

Спали или нет, спроси и не скажут.

Радогор открыл глаза. А над головой черный лаз на месяц смотрит. Или ее глаза синим светом светятся. Лежит, вольно раскинувшись. Ночь — подружка на верху. И нет нужды стыдиться стыдной наготоы. А если еще что — то было бы на ней, так и то бы сняла. Лишь бы только смотрел на нее своими серыми глазами без устали и наглядеться не мог.

— Пора, Ладушка. — Прошептал он, касаясь губами щеки. — Не поспеем ко времени.

Его рука медленно и осторожно скользит по телу.

— Пора…

Рука замерла на груди и грудь сама спряталась в его ладони.

— Не уйдем сейчас, так и седьмицу отсюда не выберемся.

— Не выберемся. — Дремотно соглашается она.

И затихла, чувствуя, как его чуткие пальцы, щекоча кожу, перебираются по животу все ниже, волнуя нежный пушок. Подалась руке навстречу. Застонала… Только бы не убрал он своей руки!

— И не выберемся!

Прижалась к его руке, удерживая своей. А губами жадно потянулась к его губам.

— Стыдное делаю, а не стыдно — Шепчет ему в ухо. — Утонула бы в тебе. Если бы ты только знал, что я передумала, сидя на твоих руках. Аж телу было жарко. А сердцу тесно. И самой совестно. А оно думается и думается. А наяву, так еще слаще, как и не придумаешь.

У Радогора глаза слипаются. И не понятно от чего. От усталости, так нет ее. Тогда от чего.

— А ты спи, спи. Только рук не убирай. А держи меня крепче.

Рассвет брезжит, а они все друг другом не насытятся. И лишь изредка вспоминают.

— Пора…

— Пора, Радо!

И еще крепче прижимает его своим телом к цветочному ложу. И не встать, не оторваться ему от этого жаркого тела, как бы не хотел. А и хотел ли?

— Мавка. — Шепчет он исцелованными губами.

— Мавка! — С радостью соглашается она. — А ты не верил, когда говорила тебе, что заманю.

Волосы скатываются по плечам на его лицо. А тело жадно тянется к его рукам, чтобы снова и снова утонуть, раствориться в беспамятстве первой девичьей любви.

За лазом то жалобно скулит, потеряв терпение, Ягодка, то ворчит сердито, страдая от мук голода.

Только что рассвет в их прибежище заглядывал бесстыдно, срамник этакий, а глядь, уж снова ночь опустилась.

Влада села, оперлась на руку и заглянула в его глаза. Груди, отяжелевшие за ночь, в лицо уставились. Так и просятся в руки.

Поймала его взгляд и весело, переливчато, рассмеялась.

— Тесно им стало в коже, так и вылетели бы наружу и пали тебе в ладошки.

Раскраснелась от своей дерзкой прямоты и спряталась на его плече.

— Есть хочется так, что хоть от тебя по кусочку откусывай и глотай не пережевывая. — Все с тем же смехом проговорила она. И острыми зубками попробовала прикусить грудь. Но зубки скользнули, как по железу. — У — у — у…

— А кто тебя понесет, если обкусаешь? — Улыбнулся он, поднимаясь. И, наконец — то, почувствовал усталость. Но не ту, от которой плечи ломит и спина ноет. А другую, веселую и ненадоедливую.

— Ты еще и нести можешь? — Удивилась она, не пряча взгляда, разглядывая его сильное, гибкое тело.

Ухватилась двумя руками за его ладонь и настойчиво потянула к себе. Щека коснулась чего — то твердого и упругого. Отстранилась и бездумно провела рукой. И сразу же тело забилось в судорогах. Зарделась и откинулась на спину, увлекая его за собой.

«Ему можно, а мне нет?» — Шало подумала она, глядя в его лицо бессовестными, как ей казалось, глазами.