Прозрение - Ле Гуин Урсула Кребер

Тропа должна была вывести меня на западную опушку Данеранского леса, и если все время держаться западного направления, то в итоге я должен был добраться до великих Болот. Я не знал, какие селения могут встретиться мне на пути, но был уверен, что никаких более-менее крупных городов там нет. Я ведь уже когда-то раньше видел эту местность, по которой шел сейчас, – издалека, с одной из вершин Вентайнских гор, окутанных золотистым вечерним светом. Тогда она показалась мне совершенно пустынной, безлюдной. Я хорошо помнил огромную неясную тень леса на востоке и ровное открытое пространство, простиравшееся к северу. Мы с Сэл тогда долго смотрели в ту сторону, а Сотур все спрашивала, не сохранилось ли у нас хоть каких-то воспоминаний о Болотах, и я рассказал ей о сверкающей воде, о тростниках, о голубом холме вдалеке… Но Сэлло сказала, что мы были слишком малы, чтобы действительно что-то помнить. Наверное, все-таки те мои воспоминания были совсем иного рода – это были «воспоминания» о том, чего в моей жизни еще не бывало. Они тогда часто меня посещали.

А теперь у меня давно уже не было подобных видений. Наверное, покинув Этру, я оставил там не только свое прошлое, но и свое будущее. Долгое время я жил лишь сегодняшним моментом – пока минувшей зимой, поговорив с Диэро, не собрался наконец с мужеством и не оглянулся назад, вернув себе тем самым и свой странный дар, и бремя воспоминаний обо всем том, что утратил. Однако способность к предвидению, те мимолетные видения грядущих времен я, похоже, утратил навсегда.

Возможно, причиной тому стала моя затянувшаяся жизнь в лесу, среди деревьев, думал я, шагая по лесной дороге. Эти бесконечные стволы и спутанные тенистые ветви не позволяют видеть далеко вперед – ни в пространстве, ни во времени. За пределами леса, на открытой равнине, что раскинулась между голубой водой и голубыми небесами, я, возможно, вновь обрету способность смотреть вперед и видеть далеко. Разве не уверяла меня Сэлло, когда мы сидели с ней рядышком на школьной скамье, что именно эту способность я получил в наследство от народа Болот?

– Никому об этом не рассказывай, Гэв, – прошелестел у меня в ушах ее нежный тихий голос, и я почувствовал ее теплое дыхание. – Обещай, что ты ни с кем об этом разговаривать не будешь!

И я никогда ни с кем, кроме нее, об этом не разговаривал. Ни с кем из наших хозяев, наших пленителей из Аркаманта, которые подобными способностями не обладали, которые их боялись, которые меня бы просто не поняли. Ни с кем из беглых рабов – ни в лагере Бриджина, ни в Сердце Леса у Барны; впрочем, там у меня вообще никаких видений будущего и не возникало; я только и слушал, что планы Барны и его мечты о вселенской революции и освобождении рабов. Но вот если бы я оказался среди своего родного народа, где нет ни хозяев, ни рабов, я, возможно, и отыскал бы других людей, которые, как и я, обладают этой способностью видеть будущее; и может быть, они подсказали бы мне, как вернуть эту способность, как научиться ее использовать.

Подобные мысли весьма бодрили меня. На самом деле я был даже рад, что наконец остался один. Мне казалось, что весь этот год я ни на минуту не расставался с Барной, и его громкий, веселый голос постоянно звучал у меня в ушах, заполняя все мое существо, управляя моими мыслями и суждениями. Власть надо мной этого человека была подобна неким волшебным чарам, и я мог оставаться самим собой лишь в самых укромных уголках своей души, прячась там, точно в густой тени. И теперь, размеренно шагая по лесной тропе и уходя от него прочь, я мог позволить своим мыслям бродить совершенно свободно, мог по собственному желанию вернуться в любую временную точку своего пребывания в Сердце Леса, или в лагере Бриджина, или в пещере у Куги, старого безумного отшельника, который спас меня, такого же безумного, как он, мальчишку, от голодной смерти… Мысль об этом неожиданно вернула меня к реальной действительности. Я ничего не ел с прошлого вечера, и мой желудок начинал требовать обеда, а орехов, лежавших у меня в кармане, вряд ли хватило бы надолго. Я решил, что не съем ни одного орешка, пока не достигну опушки леса, а уж там устрою себе настоящий пир из украденных у лесной крысы припасов, а заодно и решу, что мне делать дальше.

Уже к середине дня тропа вынырнула из леса и, пройдя через негустую ольховую рощицу, вывела меня на довольно широкую дорогу, ведущую с севера на юг. На дороге после недавних дождей четко отпечатались многочисленные следы колесных повозок, конских подков и овечьих копыт, хотя, сколько я ни смотрел в ту и другую сторону, на ней не было видно ни души. За дорогой виднелось открытое пространство, кое-где поросшее кустарником и бурьяном, среди которых торчали редкие купы деревьев.

Я сел, укрывшись за кустами, и торжественно разгрыз и съел десять из имевшихся у меня орехов. После чего их осталось двадцать два, и еще девять крупных желудей, которые я решил приберечь на крайний случай. Подкрепившись, я встал и храбро пошел по дороге налево, обдумывая, что мне сказать вознице, или погонщику скота, или всаднику, если те вдруг меня нагонят.

В итоге я пришел к выводу, что у меня есть пусть маленькое, но все же доказательство того, что я не просто беглый раб: та маленькая книжка, что лежит у меня в кармане. Я решил показывать ее и говорить, что жил в Азионе у одного ученого человека и хозяин попросил меня отнести эту книгу своему другу- другому ученому из Этры, который заболел и выразил горячее желание перед смертью еще раз прочитать ее. Но упросил моего хозяина прислать ему эту книгу с кем-нибудь, кто мог бы ему ее прочесть, ибо его собственные глаза уже сильно ослабели из-за болезни… В общем, я разработал эту легенду в мельчайших подробностях и настолько увлекся, что не заметил фермерской повозки, которая где-то у меня за спиной выехала с боковой дорожки на большую дорогу, и лишь звяканье упряжи и цоканье конских копыт пробудили меня от мечтаний. Обернувшись, я чуть ли не у себя над плечом увидел огромную конскую морду с ласковыми глазами и услышал:

– Залазь! – Это крикнул возница, коренастый широколицый человек, который равнодушным взглядом смерил меня с головы до ног.

Я пробормотал некое подобие приветствия.

– Да залазь же! – крикнул он снова. – До перекрестка еще топать да топать.

Я вскарабкался на сиденье. Он то и дело изучающе косился на меня. Глазки у него были удивительно маленькие и выглядели точно семечки тмина на широком каравае его лица.

– Небось в Шешу идешь, – сказал он, словно ни капли в этом не сомневался.

Я кивнул, решив, что в данном случае лучше в подробности не вдаваться.

– Что-то я на дороге ваших почти не встречаю, – заявил возница. И тут до меня дошло, что он принял меня – что он действительно меня принял! – за жителя Болот, так что теперь мне совсем не нужна сложная, только что выдуманная мною история и теперь я уже не беглый раб, а местный уроженец.

Ну и прекрасно! Кстати, этот парень, может, и не знает, что такое книга.

Весь долгий путь до перекрестка, занявший остаток того неторопливо тянувшегося дня и начало вечера, полного золотисто-пурпурных красок огромного, вполнеба, заката, возница рассказывал мне о сложных взаимоотношениях одного тамошнего фермера с его, возницы, родным дядюшкой. Затем переключился на стадо свиней и какой-то клочок земли близ селения Крысиная Вода и некую несправедливость, которую по отношению к нему, вознице, допустили. Я так толком ничего и не понял, но оказался вполне способен в нужных местах кивать и что-то ворчать себе под нос в знак одобрения или неодобрения; этого ему, впрочем, было вполне достаточно.

– Всегда любил поговорить с вашими, – заявил он, ссаживая меня у перекрестка. – Совет-то ваш по-прежнему собирается, да? А вот и твоя дорога на Шешу.

Я поблагодарил его и двинулся на юго-запад, навстречу догоравшему закату и вечерним сумеркам. Если Шеша – это селение болотных людей, думал я, то тем лучше.

Через некоторое время я остановился, расколол между двумя камнями все оставшиеся у меня орехи и съел их один за другим на ходу, потому что голод снова начал донимать меня, становясь совсем уж нестерпимым.