Королевский Совет (ЛП) - Швартц Ричард

― Ты знаешь ответ, ― сказала она. ― Торговцы.

Мы оглянулись. Там, рядом с калиткой в сад, стоял агент, прижимая к носу платок и сердито глядя нам вслед.

Она вздохнула.

― Они лучше, чем наездники душ… вопрос только в том, насколько!

25. Имперский мост

Мы пошли дальше и вскоре достигнув порт, повернули налево. Нам не потребовалось много времени, и мы уже добрались до Имперского моста. Он плоской дугой и без единого опорного столба тянулся семьдесят шагов через устье Аска, соединяя две половины имперского порта. Движение на нем было соответственно интенсивным.

С этой стороны мост украшала статуя молодой женщины в натуральную величину. Я с любопытством изучил её. Как и большинство статуй, она была аккуратно расписана; казалось, что она живая, настолько хорошо художник запечатлел ее. На ней были лёгкие доспехи из светлой кожи, с талии свисал слегка изогнутый меч. Её длинный чёрные волосы были распущены и развевались на невидимом ветру.

Она смотрела не на нас, а на другой конец моста, на её губах играла улыбка, как будто она знала секрет, который не хотела раскрывать. Если художник придерживался прообраза, её кожа была такого же золотистого оттенка, как и у Серафины, а также она немного напоминала мне Файлид, эмиру Газалабада. Мне было трудно определить её возраст; вокруг глаз были мелкие морщинки, кожа всё ещё обладала юношеской упругостью, но кто бы ни был художник, создавший эту статую, он запечатлел что-то от неё: тайну и мудрость, которые невозможно приобрести в юном возрасте.

Возможно, я ожидал увидеть эльфа или что-то в этом роде, но она была просто молодой женщиной с приветливой улыбкой. Нельзя было даже сказать, что она отличалась особой красотой.

Орикес назвал её умной. Умные женщины часто обладали особым шармом, которого не могла дать простая красота. Я начал искать надпись на этой статуи, но ничего не нашёл.

Серафина тоже подняла на неё глаза.

― Хотелось бы мне знать, кем она была, ― промолвила она. ― Странно, что её статуя стоит здесь, и никто не знает её имени.

― Орикес предложил мне показать её могилу. Думаю, там мы сможем найти имя. Император приказал убрать всё остальное, что указывало на неё. Интересно, почему?

Мы пошли дальше, я ещё раз оглянулся и проследил за её взглядом до другой статуи: мужчины в широкой мантии учёного, который с улыбкой смотрел на неё. Император показался мне очень молодым, он не выглядел даже на тридцать, хотя в то время правил уже несколько столетий. У него не было глубоких складок у носа, щеки были ещё гладкими, только у глаз художник заботливо вырезал в камне небольшие морщинки, появляющиеся от смеха.

В руках император держал чертёж, а в одной ― цепь, намотанную вокруг пальцев и отвес. Меня привлекло выражение его лица. Я редко когда видел статую правителя, демонстрирующую такую тоску и уязвимость. Я оглянулся на другую статую, отделённую Аском и находящуюся от него в семидесяти шагах… Она была слишком далеко и недосягаема для него вовеки.

Нос был точно его, губы тоже, и всё же мне было трудно соединить этих двух мужчин воедино. В моём сознании или перед глазами они выглядели размытыми, пока мне это не надоело, и я тихо выругался. Но потом, словно завеса была разорвана, я увидел перед собой императора… и вспомнил учёного по имени Кеннард, который пришёл в «Молот», не имея на себе никаких следов непогоды. Вскоре после того, как Бальтазар вновь направил поток миров в Аскир.

Наверное, он это заметил. Неудивительно, что он пришёл, чтобы проверить, что происходит.

― В чём дело, Хавальд? ― спросила Серафина. ― Ты так пристально смотришь на него.

― Если я просто смотрю, то образ распадается, ― попытался я объяснить. ― Я всё ещё вижу то же самое, но в то же время как будто забываю об этом. Но если сосредоточусь… Финна, это тот же самый человек. Это учёный Кеннард, которого мы встретили в «Молоте». Ты ещё была заключена в Ледяном Защитнике, но это он назвал нам имена солдат первого горна и передал ключи от первого портала.

Не успел я это сказать, как эта странная завеса словно разорвалась окончательно. Теперь я без напряга узнал в этой статуи и на монетах одного и того же человека.

― Боги! ― выругался я. ― Теперь я знаю, что он сделал! Он надел на меня это проклятое кольцо! Он манипулировал моим разумом и заставил забыть обо всём. Пусть он будет за это проклят!

― Он явно не хотел, чтобы ты его узнал. Ладно, я могу понять, что ты злишься, но разве ты от этого пострадал?

― Нет, ― признал я и поднял на него глаза. ― Тем не менее, он мог бы довериться мне.

― А разве он не доверился? Подумай, что он тебе дал, ― спокойно сказала она. ― Хотя даже тебя не знал.

Я задумался. Такое лицо не встретишь на каждом углу, и всё же мне казалось, что я видел его уже много раз. Но такое случалось со мной постоянно: иногда я узнавал людей, которые уже давно пребывали у Сольтара.

Его статуя также была тщательно разукрашена, но у человека, которого я знал как Кеннарда, краски были выбелены жизнью. Светлые волосы, которые император носил распущенными, были у Кеннарда седыми, а морщины на лице появились из-за сильной душевной боли.

Я вспомнил его спокойно сидящего и курящего свою трубку, всегда усмехающегося и сдержанно заигрывающего с сэрами. Как ловко он оказал на нас влияние, указав на положение вещей… и как он попрощался.

Без наложенного на мой разум ограничения многое внезапно стало очевидным.

― Что ж, если ты прав, тогда вы действительно встречались. Что ты о нём думаешь?

― Он меня впечатлил.

― Почему?

― В нём было какое-то спокойствие, уравновешенность, как будто он уже прошёл все испытания и давно получил ответы на вопросы, которые до сих пор мучают меня. ― Я вспомнил, каким он был и медленно кивнул. ― Он показался мне человеком, обрётшим покой, который все мы ищем. Это то, что я ценил в нём и тайно восхищался… больше ничего.

Она задумчиво оглянулась на императрицу.

― Она была убита с его ребёнком внутри. Его предал Бальтазар, его мечты и планы рухнули, он отказался от трона и на том далёком острове попал в ловушку, которая, должно быть, ослабила его. Как после всего этого можно обрести покой?

― Полагаю, отпустив всё и сосредоточившись на себе, ― задумчиво ответил я.

Серафина снова посмотрела на своего императора и улыбнулась.

― Я знаю его таким, каким он стоит здесь, хотя обычно он был более весёлым и менее уязвимым. Не понимаю, почему здесь он показал себя таким. Может потому, что он тот мужчина, которого она знала.

Я изучил основание статуи, ища надпись, но и здесь её не было. В Аскире этот человек ещё сегодня был вездесущим, но стояла всего одна его статуя, и даже на ней не было его имени.

― Тот, кто создал эти статуи, был одарённым, ― тихо заметил я. ― В них есть жизнь, и даже через тысячу лет любой, кто увидит их, поймёт их чувства друг к другу.

― Когда увидишь его в следующий раз, можешь сам сделать ему комплемент. Я уверена, он обрадуется.

― Он сам их сделал? ― удивился я.

― Не смотри так, ― промолвила она. ― Он говорил, что настоящие художники ― это те, кто работает резцом и молотом. А ему всего лишь нужно вдавить изображение, какое оно есть, в камень, а это не настоящее искусство.

― Он солгал тебе, Финна, ― сказала я. ― Я сам занимаюсь резьбой.

Искусство не в том, как ты владеешь стамеской или ножом, это приходит с практикой, а в том, каким ты видишь образ, потом пальцы лишь следуют заданному пути. Чем яснее ты видишь его перед своим мысленным взором, тем чётче благодаря этому образу можно определить, что позже увидит и почувствует зритель и тем выше искусство.

Она задумчиво подняла взор на статую, затем кивнула.

― Возможно, ты прав.

26. Сердце врага