Андрей Валентинов - Рубеж

— Курок взведите! — крикнула она, не очень надеясь, что услышит. — Сзади, кривой такой!

Легкий щелчок.

Услышал!

Сердюки соскакивали с коней, начинали ворошить окровавленные тела. Кто-то очень знакомый подлетел на сером коне к пану Юдке.

— Искать! — надворный сотник ткнул шаблюкой вперед. — Григорий, помогите им!

Григорий? Гринь Чумак?

Ярина застыла, все еще не веря. Все может быть: если чумак служит у Мацапуры, его вполне могли послать сюда…

Могли, конечно!

Но истина уже проступала — голая, страшная, словно раздетый труп.

«А я, дурень, вам даже спасибо сказать не успел».

Вот каково твое спасибо, чумак!

Имя у меня, значит, как у твоей мамки?

На миг стало стыдно — до боли, до холода в сердце.

Поверила!

Как дуру-соплюху провели!

И теперь из-за нее!..

Это все — из-за нее! Гринь стоял у дороги — вместе с теми, кто ворошил трупы. Девушка осторожно повернулась, дотронулась до твердой теплой ладони пана Рио.

— Этого… Чортова братца!

Рио мрачно усмехнулся. Рука с пистолей приподнялась…

Ярина припала к холодному ложу мушкета. Где ты, пан Юдка? Жаль, сам пан Станислав не пожаловал! Сотник обернулся. Замер. Увидел? Внезапно почудилось… Или просто слезы на глаза навернулись?

… Вместо рыжебородого широкоплечего мужика, ладно сидевшего в седле, соткался из холодного морозного воздуха кто-то другой, незнакомый…

Мальчишка!

Худой, встрепанный мальчишка с вечным испугом в глазах. На костистых запястьях — клочья обожженных веревок…

Выстрел! Гринь Чумак пошатнулся, схватился за грудь.

Молодец, пан Рио! В тот же миг Ярина и сама спустила курок. Она еще успела заметить, как вспыхнули болью огромные черные глаза, как дернулась ладонь, пытаясь прикрыть рану… И свет померк…

Кап… Кап… Кап… Мерные легкие удары раздражали, не давали забыться, успокоиться в промозглой глухой темноте. Кап… Кап… Ярина застонала, глубоко вздохнула.

Кап… Нахлынула боль.

Голова разрывалась, кровь стучала в висках…

— Не двигайтесь, мадемуазель! Сейчас… Я только закреплю повязку… Еще ничего не понимая, девушка приоткрыла тяжелые, словно свинцом налитые веки.

Свет!

Неяркий, больше похожий на светящийся туман. Чей-то темный силуэт — совсем рядом; тепло ладоней… — Мадемуазель лучше не двигаться. Рана неглубокая, но удар был очень сильный.

Голос звучал странно — хриплый, словно неживой. И слова выговаривались дивно: вроде бы и понятно, а каждое звучит как-то по-нездешнему.

Что-то стянуло наполненную болью голову. Ярина сообразила — повязка! Ее сильно ударили, наверное, рукоятью шабли. Подобрались сзади…

Пан Рио? Где он?

И остальные — где?

Хведир?

И она сама?

Кап… Кап… Кап…

Капель? Неужели весна?

— Пусть мадемуазель полежит, я сейчас принесу воды… Внезапно почудилось, что говоривший очень стар. Как гранитные глыбы, нависающие над головой.

Странно: почему она подумала о камнях?

Холодный, мокрый край коснулся губ. Девушка отхлебнула, с трудом удержалась от стона…

— Спасибо!

— Мадемуазель лучше пока не разговаривать! Я сейчас вас укрою. Но туман уже исчезал. Медленно-медленно из светящегося сумрака проступили тяжелые неровные своды… Вот почему вспомнился камень! И тут она наконец очнулась.

Неярко, чуть потрескивая, горел факел. Легкий приятный запах смолы…

Холод…

Холод и сырость.

Ярина сжала зубы, попыталась приподняться.

— Мадемуазель лучше лежать! Худые руки осторожно поддержали за плечи. Вначале она разглядела бороду, седую, длинную — и аккуратно расчесанную. Такие же волосы — длинные и белые — падали на плечи. Большие светлые глаза… И губы — узкие, бесцветные.

— Где я?

Бледные губы чуть дрогнули. Усмешка; горькая, не усмешка даже — гримаса.

— В аду девять кругов, мадемуазель. Этот — девятый.

Она все-таки смогла привстать. Сесть. Оглянуться.

Ад был каменный — от низких сводов до блестевшего влагой пола. Прямо посреди потолка — круглый люк. Высоко — не достать, не допрыгнуть. В углу, почти неприметный в полутьме, черный зев. Колодец?

Тот, кто помог ей, был одет странно — грубый кожух, какой носят селяне, а под ним тонкое платье с узорным кружевным воротником. На худых пальцах — золотые перстни.

— Это замок господина Мацапуры, мадемуазель. Мы в подвале, на нижнем ярусе.

Все стало на свои места. Итак, она жива. Надолго ли?

Ярина вновь огляделась, пытаясь найти путь к спасению. Неровные стены, капли воды, черный зев колодца…

— Здесь один вход и один выход, — понял ее неизвестный. — Вход — это люк. Выход пани может увидеть в том углу. Осадной колодец — очень глубокий. Даже не слышно всплеска…

— А вы… Давно здесь? — ее голос дрогнул.

— Давно…

Слово упало тяжело, словно кусок гранита.

— А что там, наверху?

Человек вновь горько усмехнулся, качнул седой шапкой волос.

— Стоит ли об этом, мадемуазель?

Ярина попыталась привычно мотнуть головой, но не удержалась — застонала.

— Стоит, — наконец смогла выговорить она. — Расскажите, пандобродий! Тяжкий вздох. В светлых глазах — боль.

— Там умирают. И здесь тоже. Мадемуазель повезло, ей дали выбор. Страшный, но все-таки выбор.

Слова звучали жутко, но девушка догадалась. Колодец! Бездонный колодец — единственный выбор, какой у нее остался.

— Поэтому ни на вас, ни на мне нет цепей. Мы свободны — в этих стенах. Тем, кто наверху, хуже.

— Хуже?

Ярина оперлась локтем на холодный камень пола, заставила себя встать.

— Что может быть хуже? Седая голова качнулась.

— Мадемуазель лучше не знать. Хуже — когда беззащитных девушек привязывают к ложу и терзают, пока в них еще есть жизнь. Хуже — когда из вен льется кровь, а мясо пылает на огне…

Ярина не поверила. Бред! Этот несчастный просто тронулся рассудком. И немудрено, в этих-то стенах!

— Люк наверху — единственный выход?

— Да… Иногда у меня бывают гости — как вы, например. Здешний хозяин не хочет, чтобы я сошел с ума в одиночестве. Потом их забирают назад, если они не догадываются сами уйти вовремя. Не смею советовать, но…

Девушка даже не возмутилась. Ну нет, так легко ее не возьмут! Раз жива — выход всегда есть! И это — не холодная глубина колодца. Она выберется! Обязательно выберется, не может же она, Ярина Загаржецка, сгинуть в этом дурацком сыром подвале!

Ведь ей только семнадцать!..

Страх ушел, исчезла растерянность. Боль не мешала думать. Да, до люка не достать! Но ведь сюда кто-то спускается, наверное, сбрасывают лестницу — веревочную или деревянную. Этот странный старик должен знать…

— Я не представилась пану, — девушка постаралась улыбнуться. — То прошу прощения. Я — дочь сотника валковского…