Андрей Уланов - Разведчик

Говорю и сам на себя удивляюсь. Это ж эсэсовец передо мной, самый что ни на есть отборный фашист. А дело, похоже, таким боком оборачивается, что мы с ним вроде как союзники.

И фриц, наверно, тоже что-то такое подумал.

— Как тебе имя, русски? — спрашивает.

— Сергей. Сергей Малахов. Старший сержант.

— Эрвин Тауберг. Штурмхауптфюрер.

— Ферштейн, — усмехаюсь.

Вроде как перемирие заключили. Ежу, конечно, понятно, что Эрвин этот, голубятник, при первой же возможности мне в глотку вцепится. Как и я в его. Но пока у нас на повестке дня другая проблема — как бы к колдуновской твари на обед не попасть.

— До темноты далеко? — хаупт спрашивает.

— Пару часов, — говорю. — Только не очень-то я бы на эту темноту надеялся. Есть у меня сильное подозрение, что эта тварь, как и большинство здешней живности, ночью еще лучше, чем днем, видит.

— Ja, вероятно есть.

Еще минуту помолчали.

Быстро, кстати, думаю, фриц оклемался. Я об эсэсовцах мало чего могу без мата сказать, но то, что противник они серьезный, — это уж что есть, то есть. Крепкий противник.

— Что оно там делайт?

— Жрет.

Хаупта аж передернуло.

— Чем его можно убивать?

— Серебром, — говорю. — Это если он устроен так же, как и другая здешняя нечисть. У тебя, случаем, серебряного кинжальчика за голенищем не водится?

— Nein.

И наш кинжал не серебро.

— Плохо. А как насчет огнемета? — интересуюсь. — В кармане, случаем, не завалялся? Или хотя бы пузырька с «молотовским коктейлем»?

— Я не есть фойеркоманда, — обиженно так отвечает фриц.

Можно подумать, на нем написано.

— Еще хуже. Ну, тогда придется на куски его разносить. На мелкие.

Ага. И при этом позаботиться, чтобы тварюка нас самих своими крючьями на кусочки не почикала. На очень мелкие.

— Гранат?

— Не. С одной гранаты его на клочки не разнесет, тут связка противотанковых нужна.

— Может, бомба, русский?

— Ага. Ты еще скажи «штука» лапчатая. Оно, конечно, было бы здорово, взять да и уронить на эту халупу фугаску кило в пятьсот. Но ее у нас тоже нет.

Что-то у меня мысли в башке совсем затекли. Ничего путного не наклевывается. А пора бы. Потому что, на трояк спорю, как только эта зараза обедать закончит, то немедленно отправится ужин себе искать.

— Русский.

— Чего, фриц?

— Ich entschuldige mich[14] — Сер-гей, ja? У нас, у Отто в сумке, есть быть сигналфойер, светящийся ракета. Может, им мочь поджечь эта тварь?

— Дельная мысль, Эрвин, — говорю. — Вот только одна проблема остается — а вдруг эта тварь из негорючего материала сделана? Вот если бы бензинчику из канистры на него плеснуть или бутылкой с КС по голове.

Немец снова заглох. А я за последнюю свою фразу уцепился и начал ее по извилинам прокачивать.

— Слышь, хаупт, — спрашиваю, — у вас спиртного с собой ни у кого не было? Спирт, ну, шнапс, а?

— Я не есть уверен… В zwei комнате, в углу за стол, были две большие стеклянный бутилки.

Черт. Что, спрашивается, может быть в больших стеклянных бутылках? Навряд ли вода. Кислота какая-нибудь? Бутылкой с кислотой тоже неплохо эту тварь по голове огреть. Но лучше бы все-таки чего-нибудь горючее. Легковоспламеняющееся.

— Как думаешь, хаупт, при скольких градусах вино горит?

— Was?

Не понял. Ну и леший с ним. Коньяк, точно знаю, горит. По-моему, все, что за тридцать, уже полыхать должно. Будем надеяться, что колдун покойный в такую даль не нарзанчик волок.

Ладно. Осталась на повестке дня одна задача — как эту тварь из домика выманить? Желательно, через окно.

Думать-то, в общем, особо нечего. Один из нас должен эту заразу на себя отвлечь, пока второй будет в домике копошится. И вопрос о добровольцах не рассматривается — я не знаю, где ракета лежит. Два минус один — равно один.

— Слушай, Эрвин, — спрашиваю, — бегаешь ты хорошо?

— От такой чудовища, — усмехается, — очень быстро.

— Тогда, — говорю, — действуем так. Я подхожу к халупе со стороны окна и попытаюсь эту заразу как-нибудь разозлить. А ты заходишь с двери.

— Поньятно.

— И как только она за мной ломанется — влетаешь внутрь и раскапываешь этот ваш сигналфойер. Только от двери держись, подальше, потому как если ей вдруг расхочется через окно прыгать, расписание ролей меняется. Ясно?

— Ай.

— Отлично. Тогда давай пистолет.

Фриц насторожился.

— Зачьем?

— Затем, — говорю. — Чем я, по-твоему, его выманивать должен? Кис-кис-кис звать?

Немец пару секунд подумал, кивнул, расстегнул кобуру и пистолет мне протянул.

Я взял, взглянул — «вальтер-П38», неплохая, в общем, машинка, знакомая, хотя с «парабеллумом» по кучности и рядом не валялась, глянул на указатель — патрон в стволе был — и за ремень сунул.

— Ну, что, — говорю, — пошли, с богом.

— Ja, — согласился немец. — Без помощи господа мы не обойтись.

Пошли. Подошел я к этому окошку метров на сорок, попытался заглянуть — нет, ни черта не видно. И потом, сорок метров для «вальтера», да еще и незнакомого, это, пожалуй, многовато. Вот двадцать пять — в самый раз.

Глянул, где немец — тот уже позицию напротив двери занял, — подошел еще на десяток метров поближе, и тут снова рык этот леденящий услышал. Низкий такой рык, клокочущий, дико неприятный на слух. У меня опять мурашки по загривку забегали.

Ладно. Встал боком, прицелился — то, что надо — и спокойно так, нормальным голосом позвал:

— Ау. Есть кто в теремке живой?

Рык прекратился, и в глубине комнаты черная туша распрямилась. А наверху у туши — глаза-фонарики желтым полыхают.

Вот по этим фонарикам я и выстрелил.

Три раза успел на спуск нажать, а затем такой рев раздался, что я чуть «вальтер» не выронил. Уж не знаю, как у домика стены устояли. Ноги от этого рева в студень превратились и к земле приросли. Черт!

Чудовище вперед ринулось. Только через окно оно вылезать не стало — оно просто через него прошло. Было окно — стала дверь широкая.

У меня от этого зрелища к ногам сразу вся прыть вернулась. И еще столько же добавилось. Подпрыгнул я в воздух и бросился наутек даже раньше, чем приземлился.

На бегу оглядываюсь, а тварь за мной ломится, словно паровоз на полном ходу. Так же прожектором сияет — одним, левый моргальник я ей все-таки выставил — и так же неотвратимо настигает. Черт!

Еле-еле успел в дверь влететь. Захлопнул, хотя, думаю, что ему дверь, если оно сквозь стены, как сквозь бумагу папиросную, ходит, рванулся вперед, гляжу — посреди комнаты бутылки выставлены. Ну, спасибо тебе, фриц, догадался выставить, а то, пока бы я в том углу копошился — тут-то и настал бы нам обоим полный и окончательный аминь. И голубой туман.