Мария Сакович - Ночь гнева

За окном пронзительно заорал петух, почуяв сквозь непроглядную для человека темень приближение рассвета. Я резко повернулась и втянула носом воздух. Чтоб уйти незамеченной, времени оставалось совсем немного. Я посмотрела на князя и прошептала:

— Сегодня мне нужны были твоя боль и кровь. Когда-то нужны были твоя любовь и жизнь. Сейчас не нужно ничего, даже твоя смерть не нужна… прости мне мое возвращение.

Он молчал. Я встала с постели и перекинулась, не делая лишних движений — просто встала на четвереньки, обросла шерстью… я редко так перекидывалась, не нравилось, что времени на это уходит больше, чем на обычное превращение. Он все так же не отрываясь смотрел на меня, молча, с тоской и беспомощностью. За дверью скрипнула половица, я метнулась к окну — светало. Сумеречной тенью, не попрощавшись, я волчьей грудью разбила окно.

Но на лапы, как всегда, не встала, упала боком. Пошатываясь, встала, ощущая саднящую боль от порезов на морде и груди, и села. Силы в волчьем теле больше не было — она ушла вместе с ненавистью, единственным, что давало мне жить. Мне нечего было больше хотеть, не о чем мечтать, нечем жить. У меня не осталось ничего. Слабость истомой охватила все тело, которое не было больше моим — я осталась там, в княжьей горнице. Тяжело дыша, собираясь с силами перед дорогой, волчица смотрела в затянутые низкими облаками небо, спокойная, опустошенная, почти не живая — и не сразу поняла, что случилось.

Они окружили меня плотным молчаливым кольцом. Их было много, самых разных — больших и маленьких, свирепых и трусливых, рыжих, серых, черных, лохматых, вислоухих — всяких. Я успела разглядеть в плотной массе тел сегодняшнюю дворнягу и волкодава. Сейчас их объединила общая ненависть к чужаку из леса, волку, исконному врагу, которого нужно разорвать на клочки, уничтожить, чтобы он своим величием дикого зверя не напоминал им об их вечном презренном рабстве — человеку, миске с похлебкой, крыше над головой. А я понимала всю нелепость положения — они ополчились не на того. Я была худшей рабой, я навеки осталась предана всем своим существом не человеку — памяти о нем. И я не была тем зверем, которого они ненавидели и боялись — больше не была. Единственным спасением для меня было тут же перекинуться обратно, в человека — наверное, это бы их испугало. Но желания бежать от смерти, казавшейся желанным избавлением от томящей душу пустоты, перекидываться, надеясь спастись — не было. Последнее, что я могла — встать им навстречу и встретить смерть лицом к лицу.

Не помню, как я оказалась у порога моей избушки, должно быть, звериное чутье протащило меня в беспамятстве через леса к единственному в мире месту, которое я могла назвать домом. Окровавленная, обессиленная, вся в грязи и пыли, я лежала и молила далекое небо только об одном — дать мне силы войти в дом и умереть человеком. Небо сжалилось надо мной. Я нашла в себе силы встать, втащить волчье тело через порог, перекинуться в человека, натянуть рубаху, достать из уцелевшей сумки, которую неведомо как я тоже приволокла с собой, проклятый саван, сесть на лавку и спеть Прощальную Песнь — миру, жизни, лесу, солнцу, небу, звездам, ветру… своей потерявшейся и умирающей сейчас любви:

Кровь моя холодеет под кожей,Сердце стынет, темнеет в глазах,Я не стану красивей, моложе,Утонув в поминальных слезах.Я его уберечь не сумела,И вернуться уже не смогу,Завтра он охладевшее телоОбретет на пустом берегу.Вы, деревья, его приведитеНа могилу мою у корней,Красоту вы мою сохранитеОт тягучих и пасмурных дней.Ты же, солнце, согрей его руки,Когда вдруг он отыщет меня,Сохраните его от разлукиС теплым светом осеннего дня.Ну а ветер пусть думы развеет,Пусть тропа будет ровной ему…А мне сердце уже не согреетСолнца свет. Ухожу я во тьму.

Я легла, вытянувшись во весь рост, на скамью, накинула сверху саван и впервые в жизни погрузилась в сон. В небытие, из которого не было возврата.

Когда он пришел на следующий день, призрачная тень волка неотступно, мелькая среди стволов, следила за ним светящимися желтыми глазами. Молча, ссутулившись, вошел в избушку, взял с лавки холодное тело, перекинул через седло, как много лет назад, и привез в город. Похоронил под стеной и каждую ночь приходил и сидел у изножья могилы, низко опустив поседевшую голову. А через год его положили рядом с той, которую не смог ни забыть, ни простить. Он наконец обрел желанный покой — впервые и навеки в ее звериных объятиях.