Владимир Коваленко - Камбрийская сноровка

Четыре месяца назад флот вернулся. Корабли шли на половинных веслах — значит, людей убавилось. Церкви ударили не весельем благодарственной службы, печалью покаянной. На башне римская императрица не знала, что ей делать — то ли плакать, оттого, что царство христиан понесло поражение, то ли смеяться, ожидая радости. Еще месяц спустя ворота башни отворились. Трава под ногами показалась мягче ковров Большого Дворца. Новый комендант, что прежде и не заглянул, разговаривал просто и непочтительно.

— Твоя сестра умерла, так судил Бог. К сожалению, в одной из дальних провинций появилась самозванка, использующая свое уродство, чтобы опорочить потомство великого Ираклия, твоего отца. Потому, ради чести семьи, ты должна солгать. Тебя доставят в Константинополь. Ты достаточно похожа на Августину, чтобы толпа признала в тебе сестру. В обмен за заботу о семейной чести базилевс, святой и вечный, обещает тебе…

Да хоть полцарства! Когда–то уже обещал править совместно: с мамой, братьями, Августиной… Из рук матери, ему — бабки, корону получил. А что за ним иные люди стояли… Какая разница? И все–таки она согласилась. Предпочла удавку чуть позже удавке сейчас. И еще задумала каверзу. От тихой, застенчивой Анастасии император Констант не ждет злой шутки. А она пошутит разок… Как сестра. Та, которую довелось полюбить только в башне. Той, которая просто — не успела. Пусть ей будет легче!

Что осталось в памяти от морского перехода? Смрад с гребных палуб. Теснота, доносящая обрывки разговоров.

— Рыжая–ушастая. Григорий — Африка, Августина — Британия…

Британия? Провинция, которую давно бросили на произвол судьбы, еще стоит? Был древний век, в котором бритты, по ошибке записанные галлами, брали Рим. Был век — в составе мятежных легионов шли сажать своего императора. Словно запыленная фигура вдруг отыскалась, встала на доску. Шах! И Анастасия не станет пешкой, закрывающей короля!

Порт. Закрытые носилки. Многолюдный шум — страшный! Неужели выставят перед толпой? Тогда у нее и рот не откроется сказать, что задумано, от страха. Констант выиграет ход? Нет, дудки!

Полог задернут небрежно. На темном пурпуре — яркий надрез. Солнце Константинополя царапает глаза. Что можно увидеть? Людей — много. Стены. На стене — царапины, крупно. Успела разобрать: стишок. Простой, такой всякий накорябает:

«Царству на горе, сцепилась родня.

Сестры в раздоре, меж братьев резня…»

Нет, сестры не в раздоре! А если Констант еще и собственного брата удавил… как это чудовище терпят?

Дворец — Влахерна. Маленький, легче охранять. Новый разговор. Племянник личным визитом не почтил, говорил магистр оффиций. То же самое: «самозванка, честь семьи»… Обещания, которым нет смысла ни верить, ни не верить: сочтут выгодным, сдержат, не сочтут — отбросят. Поторговалась для вида — без толку, как о стены кулаками молотить.

— Монастырь? Нет. Конные прогулки? Нет. Переписка? Нет. Другой остров? Нет.

Церковь усиливать не хотим. Боимся, что сбежишь. Боимся, что найдешь сторонников. Боимся, что тебя украдут. Сулили: богатый стол, удобный дом внутри крепости, десяток прислужниц, книги, личного священника. Огороженный двор — ходить по траве. Собачку… И жизнь, конечно.

Согласилась.

И вот — черные волосы старательно заворачивают, чтоб ни локона не видно! Зато чужую медную прядь пристраивают, будто случайно выбилась. Хорошо, глаза, как у сестры, серые, не то б выкололи. Обряжают…

— Не пелерина. Военный плащ! Белый, черная вставка!

Вовремя вспомнила! Мать, когда отец умер, пыталась одеть — не позволили. Что сестра с мала носила, просмотрели… Она всегда гордилась, что била с отцом персов: родилась в походе.

Что до багрянородства… Когда–то у девочек было три брата: достаточно, чтобы меж собой не меряться. Решили: одна старшая, другая багрянородная. Равные. И вот теперь из зеркала серьезно смотрит сестра. Прошло четыре года, и Анастасия превратилась в Августину… А та кем стала?

Военный плащ — одежда сестры. Плохо? Нет, очень хорошо: пусть на мгновение, но против племянника встанет равная ему правящая августа. Не дама под защитой родственника — та, что отдает приказы.

Зал, толпа. Потом она поймет: людей куда меньше, чем на больших выходах отца. Но после башни — чуть с ума не сошла. Спаслась тем, что представила: это — не люди. Чайки. Прилетели, галдят, хотят хлеба. Будет им! Трон с императором. Констант–Константинишка. Вырос злой мальчишка, глядит спокойно и свысока. Ящерицу бы ему за шиворот! Или нет. Змею. Падают напыщенные слова: «ведут уединенную благочестивую жизнь», «отмаливают грехи родителей».

Потом… На мраморном полу рассыпался поддельный локон, покрывало покрыто алыми пятнами, злой перестук мечей, мечущийся под сводами крик:

— Я не Августина! Я…

Тут из легких выбило воздух, сильные руки обхватили — и вынесли. Сто шагов под небом, десять — под темным сводом прохода в стене. Тогда она впервые услышала, как стрелы входят в человека… Кто–то упал, кто–то развернулся к преследователям… Считай, умерли, и умерли плохо. Но ее несут дальше — к лошадям, волнам, крутому борту маленькой галеры.

Запах моря, волосы, вот грех, по ветру вьются. Хмурый спаситель — или похититель? — разглядывает добычу, Анастасия рассматривает его. Обычный римлянин в немалых чинах… Только на плечах кафтан странного кроя, на ногах — мягкие сапоги без каблуков и без шпор, носки загнуты вверх, на боку, вместо прямого меча — чуть изогнутая сабля. В руках — хлыст.

— Здоровья тебе, драгоценная. Правда же — ни за какие сокровища мира я не продал бы то, что создавал годами… Но тем из моих людей, кто еще жив и переживет ближайшие недели, придется таиться, лежать тише воды. Мы рискнули — чтобы освободить царицу Августину…

— Ты кто? — спросила Анастасия.

Хлыст хлопнул по широкой ладони.

— Меня зовут Баян, по имени последнего великого хана… По званию? Не знаю. Вчера — точно был аварским послом. Послом, который даже не знает, если ли в пуште хан! А вот кто ты, поддельная августа? Нам нужна настоящая, но я взял ту, что предложила судьба.

— Я не поддельная, — сообщила Анастасия, — я просто — другая…

Потом гадала, что было бы, если бы — не призналась? Мол, нашли на Родосе девку, похожую на августу, привезли, припугнули — да недостаточно. В Константинополе — слух догнал — что–то такое по улицам и ползает. Не верят, что настоящая августа волосы показала. Баян поверил. У него есть доказательство — часть формулы опознания, которую дети императорской фамилии на всякий случай учили наизусть. Слова… Их нужно не только произнести, но произнести — правильно. Когда–то регент империи хан Баян знал тридцать слов. Теперь, его посол — только пятнадцать.