Валерий Иващенко - Чёрная вьюга

Лёнчик с ворчанием попытался повторить, но другой череп после его удара лишь отлетел в сторону с грозным ворчанием и опрометью отпрыгнул подальше. Нет, в самом деле, в другое время стоило бы посмеяться – Спинка совала чуть ли не в пасть мерзавцу унизанную кольцами и браслетами руку, однако тот лишь воротил морду или что там у него, и стыдливо отодвигался.

– Эй, сильно не увлекайтесь, здешних же продавцов серебро не спасло почему-то! – шумнул на молодёжь бригадир, и напоследок хозяйственно оглядел разгромленный магазин с волнами поплывшей задней бетонной стеной. – Лёха, а ну ходь сюда!

Оказалось, что в углу ювелирного салона обретался прилавок с лазерными дисками, и мгновенно сообразивший идею парень живо набил пазуху музыкой, сборниками электронных библиотек и даже несколькими энциклопедиями. Чёрт его знает – если затерханный ПАЗик вроде ноева ковчега, то потомкам знания и искусство очень даже пригодятся…

Весьма кстати Андрюха вспомнил, что напротив ювелирки обретался магазин «Рыболов-охотник», а чуть ниже и основанная ещё до революции аптека, бывшее заведение почившего ныне в бозе Рабиновича. Потому, экспроприация незамедлительно переехала на ту сторону улицы.

Они и сами не знали, отчего и почему набивали потрёпанный автобус всяческими полезными или хотя бы кажущимися таковыми припасами. Зачем носились и спорили, суетились и перекладывали по пятому разу. Однако ничего не делать в вымершем городе оказывалось просто невыносимо. Делать, впрочем, тоже – потому все старательно подбадривали сами себя нарочито громкими и смешливыми голосами. И если бы не глаза, в которых сквозь лихорадочный блеск так и просвечивало подступающее безумие, то эти люди вполне могли бы показатся завернувшими в город пополнить припасы геологами или туристами.

И уже в то время, когда заменяющее отныне небо золотисто-оранжевое сияние над головами начало меркнуть, Михеич последний раз обвёл взглядом своё запыхавшееся воинство. Со скрежетом насилуемой коробки передач он решительно передвинул рычаг с нейтрали на первую, и по примеру неизменно любимого в народе Юрия Алексеевича произнёс историческую фразу:

– Поехали!

ГЛАВА ВТОРАЯ. ПО КОМ ПЛАЧУТ СВЕЧИ

Бзззынь!..

Про косоглазую Одарку с детства поговаривали, что она легонько не то, чтобы себе на уме – скорее, не в своём уме. В полузабывшемся уже далёком и босоногом прошлом частенько ей доставалось от сверстников, когда она, бывало, замрёт на месте, глядя в никуда глазами разного цвета. Даже взрослые в такое время старались обойти её сторонкой, шепча под нос то ли божбу, то ли и вовсе богохульства. Зато дети – вот уж кто на самом деле знает толк в жестокости – дети беззастенчиво приводили дурочку в память. Как? Палками или камнями, а то и крапивой по сезону. А мачеха, что с неё взять – при такой дитятко как былинка в поле.

Впрочем, Одарка была незлобивой, а любые синяки с волдырями отчего-то сходили с неё куда там как с пресловутой собаки. Да и в обычное время оказывалась вполне общительной, никогда не отказывалась в чём-то помочь, так что повзрослевшей девчонке довольно снисходительно прощали её блажь. Как посмотрит, бывало, задумчиво, так даже с вечно хмельного агронома Потапыча вся дурь с потом выходила.

Бзззынь!..

Наверное, поселившиеся под этой вечно выгоревшей и всклокоченной макушкой тараканы со временем потихоньку и разбежались бы. А может, и нет – что толку теперь гадать? Во всяком случае, в школе Одарка числилась в числе прилежных, и усидчивостью таки честно заслужила свой аттестат. И кто знает, как бы всё повернулось, если бы через два года не прилетела бешеная и хмельная весна, которая не обошла своим вниманием и налившуюся соком девчонку.

Как на грех, бывает иногда такое – в голове клёпок не хватает, зато фигурою всё при всём. И попа на месте, и ножки на зависть, и за пазухой полно яблок. Как водится, закружило во сладком хмелю, да так, что раем вся земля обернулась. И уж совсем летело всё к белоснежному яблоневому цвету, да только, вдруг уехал он. Еще и насмехался, говорят, с друзьями на станции: попользовал, мол, дурочку – и хватит…

Бзззынь!..

Наверное, именно тогда и застили ночь памороки. Почернела, иссохлась Одарка. Частенько шептала что-то неразборчивое, и пуще прежнего шарахались от неё люди – хотя скотина наоборот, слухнявая при ней была. Говаривали потом, что возила её мачеха к бабке одной на глухом хуторе. Что уж там приключилось, толком неведомо, хотя догадаться-то и нетрудно.

Вернулась Одарка на диво спокойной, молчаливой и нелюдимой пуще прежнего. И на тот же год каким-то дивом загремела она по комсомольскому набору в трамвайное депо, в большой и шумный столичный город.

Бзззынь!..

Усидчивая и терпеливая Одарка, которая нипочём слова дурного не скажет, преподавателями не раз ставилась в пример остальным оболтусам и вертихвосткам. И стать бы вчерашней деревенской девчонке полноправной вагоновожатой, да как-то чуть не переехала она машину первого районного секретаря, которому заманулось отчего-то остановиться аккурат поперёк колеи.

Одарка-то ведала точно, что не положено такое – но у дядечки в галстуке и с пухлыми от важности щеками оказалось по тому поводу своё мнение… ну, служебную машину потом отремонтировали, секретарь отделался обмороком и валидолом, а Одарка непонятным ей зигзагом судьбы оказалась аж в младших протирщицах колёс. Вот уж горе, так горе…

Бзззынь!..

Много чего было потом, но однажды пришла беда. Большая и страшная беда опустилась на весь город и всю землю, в один миг пожрала мать городов русских. Золотым облаком и выступившей из земли адской смолою, серным чадом и гулкой пустотой. Иные выжившие потом кривились да плевали вбок – что б катаклизьму этому не пощадить человека хорошего, а дурочку забрать? Вот уж кого даже холера не берёт… а наутро Одарка, словно осознавая, что не будет теперь грозного окрика начальника депо, тихо забралась в стоявший на боковой ветке старенький трамвайчик, который так и не решили – то ли пустить под разделку, то ли отдать в музей. Погладила она полузабытые уже рычаги и секвенсоры, и улыбнулась счастливо.

Одни говорили, что не иначе как сам враг рода человеческого от скуки позабавился – другие же, не менее осведомлённые, вещали, что в саркофаге под Чернобылем проснулся сам собою атомный котёл. Но как бы то ни было, в то, что ещё недавно было столицей далеко не худшей страны, поступало немного электричества. Да какое до них дело было вспомнившей себя Одарке? Отчего-то волнуясь, она воткнула на главную, сняла тормоз и вжала красную кнопку, огласив округу старческим, словно простуженным звоном.