Марик Лернер - Нестандартный вариант

Ознакомительный фрагмент

На дворе стояла поздняя осень одна тысяча девятьсот девяносто пятого года, страна стремительно шла в не известном никому направлении, по улице расслабленной походкой передвигался слегка поддатый, по-идиотски улыбающийся громила не ниже метра девяноста, изрядно мускулистый, в расстегнутой до пупа рубашке и потертой кожаной куртке. Голова с короткой стрижкой, под глазом всеми цветами радуги переливался фингал. По нынешним временам не то мелкий бандит, не то отморозок, с которым связываться не стоит.

На самом деле «громила» на днях вернулся домой, дембельнувшись из доблестной армейской группировки в Чечне, и пребывал в перманентном состоянии радости от жизни. Даже выпивка была не особо нужна для прекрасного настроения. Практически невредимый, не считая двух минометных осколков, вытащенных прямо на месте пальцами, так неглубоко они сидели в плече, и больше никаких командиров. А вместо осточертевших физиономий товарищей, угрюмых рож местного населения и стрельбы — девушки! Блондинки, брюнетки, шатенки, рыжие… Высокие, маленькие, худые и полненькие — все приводили его в восхищение. Ни холодный ветер, ни угрюмые лица прохожих, ни даже измученная вечным безденежьем мать не могли испортить его прекрасного настроения.

Он прошел через знакомый с детства, но еще более загаженный, чем раньше, двор с новыми упражнениями в письменности на стенах для особо недоразвитых малолеток. Поднялся на три ступеньки, вошел в дверь подъезда, не закрывающуюся и сильно побитую с момента его отъезда, и ткнул пальцем в привычно задребезжавший звонок. Через минуту дверь открылась без всяких «кто там?» и на пороге появился отец. Нисколько не удивившись, он приветственно кивнул и, широко махнув рукой, пригласил:

— Заходи!

Послушно топая сзади мимо кучи непонятных приборов, валяющихся как попало, Никита прошел на кухню. На столе и в раковине громоздились грязные тарелки и пустые бутылки. Это было странно. Никогда отец не был большим любителем закладывать за воротник. Всю жизнь он проработал в каком-то суперсекретном НИИ в качестве человека с золотыми руками. При желании мог собрать что угодно из чего угодно, за что его и ценили, и всегда очень неплохо жил.

Ученые, говорил он, они как дети. Вечно что-то придумывают, но все теоретически. Довести до ума способен только я! И создавал очередной бульбулятор, неизвестно для чего предназначенный, по очень приблизительным наметкам. Очередь к нему стояла всегда, и он мог выбирать, кого принять со всем радушием, а кого и послать.

При вечной безалаберности дома у него всегда царил порядок, и все лежало на своих местах. Чистота тоже была если не идеальная, то вполне на уровне, как положено старому холостяку, частенько приглашавшему к себе незнакомых девиц. Был он прекрасно сложен, хотя никаких зарядок и занятий спортом за ним отродясь не числилось. Просто от рождения, что называется, имел удачных предков, да и язык прекрасно подвешенный.

Отец всю жизнь был изрядный ходок, так что по молодости Никита ему завидовал, страдая непростительной стеснительностью в общении с противоположным полом. Со временем выяснилось, что и телосложение, и умение вешать лапшу на уши, и навыки работы руками отец щедро передал сыну вместе со своими генами, так что зависть исчезла.

Перед институтом Никита загулял на всю катушку. На чем и погорел, как швед под Полтавой. Очередные веселые посиделки закончились пьяными разборками и сильным мордобоем, в котором в теории он выступал лицом пострадавшим, а практически мог и загреметь в отдаленные места. Очень дальние, на Крайнем Севере, с колючей проволокой. А нечего было к чужой девчонке приставать. Только настроился на лирику, а тут подваливает пьяное мурло, да еще и в компании. Не начал бы первым, отделали бы как пить дать. Шпана она и есть шпана. Но телесные повреждения можно было запросто оформить как тяжкие. Хорошо, Родине срочно требовались молодые парни в качестве пушечного мяса, не то мог бы и сесть. А так пронесло: прямиком в военкомат из обезьянника загремел. Даже домой позвонить разрешили только на сборном пункте. Поехал в армию вместо зоны. Положа руку на сердце — не самый плохой вариант. В данном случае. А то некоторые и не возвращались. Вернее, приезжали домой, но уже в гробах.

Отец таких проколов не допускал никогда. Охмурить мимоходом девицу, вполне годящуюся ему даже не в дочки, а во внучки, это он мог без проблем. Также мимоходом в один прекрасный день увлекался каким-нибудь прибором, который доводил на работе, и напрочь забывал про свою горячую любовь. Как при этом он умудрялся расстаться с очередной красавицей легко и без проблем, всю жизнь оставалось выше понимания Никиты. Наверное, длительный опыт сказывался. Никаких скандалов и битья посуды. Даже анонимок в партком в советское время девицы не писали, но всегда были готовы прибежать по первому зову.

Мать вспоминала о прошлом с ностальгическими вздохами и никогда не пыталась мешать их встречам. Скорее, наоборот. В детстве постоянно подталкивала Никиту ходить в гости. Уже повзрослев, он понял, что она на что-то надеялась.

Сейчас квартира, в которой оказался Никита, больше напоминала… еще не помойку, но где-то на пути к этому. Некоторые приборы он мог опознать, но большинство видел в первый раз.

— С возвращением, — сказал отец, наливая в плохо помытые стаканы из полупустой бутылки, и попытался выдавить себе дополнительно пару капель. Никита понял, что отец еще окончательно не сбрендил, помнит, что он не из школы прибыл в гости, и, не ломаясь, выпил.

— Что случилось за время моего отсутствия? — пытаясь найти на столе хоть что-то съедобное, поинтересовался он. Обнаружил на одной из тарелок недоеденный огурец и поспешно запихал в рот.

— Да так, — грустно отозвался отец, — что и у всех… Больше ничего не производим, исключительно воруем по прежнему месту работы и продаем. Зарплату тоже не платят третий месяц уже.

— А вот это все?

— Федор Иванович умер. Собрались старые знакомые — помянули.

Никита смутно припомнил пожилого, абсолютно лысого отцова приятеля, прибабахнутого, с множеством научных званий, в вечно мятой рубашке. Он внимательно посмотрел на отца. Хоть и несвежий вид имеет, но вовсе не в меланхолии. Вон как глаза блестят, и смотрит с интересом. Раньше в таких случаях он выдавал очередную идею на тему погулять и порезвиться.

— Ты что делать собираешься? — невинно спросил отец, подтверждая подозрения.

— Сам пока не знаю… Институт уже мимо, сроки подачи документов давно прошли. Работать надо. А вот кем и где? Не идти же на рынок торговать!

— А синяк под глазом — это ты все свое продолжаешь?