Лоис Буджолд - Кольца духов

«Я же выпила твое отравленное вино. Какого еще доверия ты требуешь?» – Фьяметта опустила кольцо в самую глубину своего кармана и пошла за метелкой, чтобы смахнуть с рабочего стола кусочки глины.

Глава 2

Сапоги Тейра Окса скользили по снегу на тропе, уводившей из деревушки Бруинвальд в долине к навесу над шахтой рудника. Он задумчиво пнул в серо-белую кучу у тропы, и она разлетелась безобразными комьями – не облаком холодной серебристой пыли, как несколько недель назад, и не весенними комочками напополам с брызгами. Да уж лучше весенняя снежная слякоть – любой предвестник наступления теплых дней. Свинцовый рассвет сулил еще один свинцово-серый зимний день. Зима словно бы решила длиться вечно. Ну да дневного света он увидит мало. Тейр вновь вскинул кирку на плечо, а свободную руку сунул под мышку в тщетной попытке согреться. Сверху донесся крик, он поднял глаза и поспешно отпрыгнул к краю тропы, благоразумно укрывшись за деревом. Мимо пронеслись деревянные сани с тяжелым кулем руды, на котором восседал мальчишка и вопил, как конный татарин. За первыми санями почти сразу промелькнули вторые: видимо, мальчишки устроили гонки: кто первым достигнет дна долины. Да как бы не с переломанными костями, если они не подберут ноги перед следующим поворотом. Однако мальчишки благополучно скрылись за поворотом, и Тейр ухмыльнулся. Два года назад свозить руду к речке внизу было его любимой зимней работой, но тут он вырос, раздался в плечах, и все, не сговариваясь, начали поручать ему работу потяжелее.

Он подошел к деревянному сараю, укрывавшему подъемник, и мехи вентиляционного устройства, и с радостью спрятался там от леденящего утреннего ветра, который свистел над склонами, срываясь с голых вершин. Там уже был рудничный надзиратель – он наливал дневную порцию ворвани в их фонари. Хенци, приятель Тейра, снял запор с блока, проверил барабан и шестерни ворот. Может, в будущем году им будет по карману установить машину побольше, так чтобы в движение ее приводила упряжка волов или лошадей. Ну а пока руду все равно надо поднимать, а потому двое дюжих мужчин бежали в колесе, которое поворачивалось под их напряженными ногами. Тяжелая работа. Но зато они видят дневной свет!

– Доброе утро, мастер Энтльбух, – сказал Тейр надзирателю со всей учтивостью, надеясь, что его поставят вертеть колесо. Но мастер Энтльбух крякнул что-то невнятное и сунул ему фонарь. Вошел Фарель, рудокоп, притоптывая, чтобы стряхнуть снег с сапог, и тоже получил фонарь, заправленный ворванью, корзины и деревянные лотки для черной медной руды.

– Мастер Энтльбух, а священник придет окурить рудник от кобольдов? – с тревогой спросил Фарель.

– Нет, – буркнул мастер Энтльбух.

– Они там совсем обнаглели. Вчера опрокинули два фонаря. А цепь водяного насоса, она не просто от ржавчины лопнула…

– От ржавчины, – сердито ответил надзиратель. – Потому что кто-то смазал ее кое-как, не иначе. Ну а фонари – можно сказать «кобольд», а можно «косорукий», и второе, на мой взгляд, вернее будет. Так что отправляйтесь вниз и отыщите нынче хорошую руду, пока мы все с голоду не поумирали. Вы двое начинайте в верхнем забое.

Тейр и Фарель уложили свои инструменты в ведро и начали спускаться по деревянной лестнице.

– Нынче он что-то лютует, – шепнул Фарель над головой Тейра, едва они спустились на несколько перекладин в обшитом досками стволе. – Об заклад побьюсь, не хочет раскошелиться священнику на ладан.

– Скорее не может, – вздохнул Тейр. Немногие жилы, которые они теперь выламывали, становились из месяца в месяц все беднее, и руды вымывалось столько, что плавильня мастера Кунца работала не больше двух раз в месяц. Не то Тейр был бы сейчас в плавильне, чистил бы остывшие печи, подбрасывал топливо в ревущий огонь и следил бы, как мастер Кунц превращает черные куски в чистый дышащий жаром жидкий металл. Работай он у мастера Кунца, так не стучал бы зубами от холода. Не наняться ли к углежогам? Да только раз плавильня простаивает, так и древесный уголь мало кому требуется. Управляющий грозил закрыть рудник, если добыча не вырастет. Потому-то, сказал дядя Тейра, надзиратель так злится. Ну что же… надо просто остерегаться кобольдов.

Они добрались до низа, и Хенци спустил ведро с инструментами. Тейр натянул капюшон на светлые волосы, чтобы в них не набилась каменная пыль, и надежно укрыл затылок и шею. Они пошли по наклонной штольне в оранжевом мерцании фонарей, и на уши Тейра навалилось тягучее безмолвие камня. На многих эта тишина наводила жуть, но Тейр ощущал в ней что-то утешительное, терпеливое, неизменное, материнское. Другое дело неожиданный шум, внезапный стон смещающейся каменной глыбы – вот они были страшны.

Шагов через пятьдесят штольня разделилась на две уводящие в недра горы кривые галерейки, оставшиеся от выработки богатых медных жил. Одна круто уходила вниз, и Тейр обрадовался, что сегодня не будет таскать по ней вверх корзины с рудой. Чернели дыры, из которых после выработки жилы забрали крепежные стойки. Тейр с Фарелем пошли по верхней горизонтальной галерке. Вскоре она уперлась в каменную стену.

Фарель аккуратно поставил фонарь так, чтобы его не могли задеть летящие осколки, и взял кирку.

– Ну давай, малый.

Тейр встал так, чтобы при размахе не задеть Фареля, и они принялись долбить тусклые пятна на камне – остатки медной жилы. Через полчаса такой работы оба начали задыхаться.

– Неужто олух Энтльбух еще не запустил мехи? – Фарель утер мокрый лоб.

– Пойди покричи, – предложил Тейр, сгребая в корзину отбитую руду, чтобы Фарель захватил ее с собой. И половины не набралось. В наступившей тишине Тейр уловил отголоски стука кирок в нижней галерейке. Порода была твердой, жилы узкими, и за последние три месяца они продвинулись на какие-то пятнадцать футов. Тейр надел сшитые ему матерью кожаные наколенники и начал долбить стенку внизу, пока не задохнулся. Тогда он разогнул ноющее тело, встал и оперся на кирку, чтобы немного отдышаться.

Фарель еще не вернулся. Тейр огляделся, потом подошел к стене забоя и прислонился к ее выщербленной иззубренной поверхности. Он прижал растопыренные пальцы к пятну руды и закрыл глаза. Гомон его мыслей растворился в неясной тишине, единой с тишиной камня. Он стал камнем. Он ощущал прожилки руды, словно сухожилие, тянущееся в его руке. Истончающийся через десять футов, сходящий на нет… и все же в нескольких футах дальше… словно косой удар меча – богатейшая жила, самородная медь, будто застывшая ледяная река, молящая о свете, чтобы она могла засиять…

– Этот металл зовет меня, – прошептал про себя Тейр. – Я его чувствовал. Я чувствую!