Марина Комарова - Змеедева и Тургун-варвар

Ознакомительный фрагмент

— Поэтому пришлось договориться с вашими богами на обмен, — закончил он.

У меня отвисла челюсть от такого заявления.

— Подожди-подожди. — Я попыталась принять относительно вертикальное положение, однако ничего не вышло. — С какими это — нашими богами? И я, конечно, рада, но все-таки это не их, а меня сюда засунули!

Чиу лениво зевнул и улыбнулся:

— Тебе понравится, — обезоруживающе сказал он. — А боги… Поверь, у вас их больше, чем вы можете предположить.

Золотой глаз задорно подмигнул. Я задохнулась от возмущения и стукнула кулаком по чешуйчатому телу. И плевать, что выронит! Точнее, не выронит! Если б не была нужна, то не тащил бы из одного мира в другой.

— Почему я?!

Взывать к совести не было смысла. Глядя на эту самодовольную морду, я понимала, что таковая у Чиу попросту отсутствует. Не морда — совесть. Некоторое время мы молча жгли друг друга взглядами. В конце концов пришлось признать свое поражение. Но оно-то и неудивительно — тягаться с богом.

— Поверь, так лучше, — тихо произнес Чиу. — Двадцать третьего марта две тысячи шестнадцатого года по вашему летоисчислению ты бы погибла. Полетела к родителям, а самолет попал в аварию.

Я замерла, не веря своим ушам. Слышать современные слова от существа из странного мира и времени было просто невообразимо. Потому сказанное проходило сквозь какую-то завесу. Самолет… авария…

— Но до этого я не один раз летала, и… — начала я.

— Было нормально, — грустно продолжил Чиу. — Да, так оно и бывает. Все нормально-нормально, а потом — бац! И все вверх дном. Поверь, девочка, я знаю, о чем говорю.

Я посмотрела в золотые глаза и увидела:

…бескрайнее синее небо, потом — стальную птицу с красной полосой на боку. Ощущаю спинку сиденья, слышу мелодичный голос стюардессы, которая просит подготовиться к посадке. А потом — удар, боль, вопли ужаса. Сирены, дождь и, мама-мама, как больно. Мертвенная белизна потолков больницы и тихое: «Мне очень жаль». Да нет, это не больница… Но что? И снова дождь. Люди в черном. Небо — серое-серое. И снова дождь, только черными цветами раскрываются зонты. Монотонная молитва, бледные лица родителей, глаза, что провалы в черноту. И хочется крикнуть: «Я здесь!» — а не выходит. Горло — сухое, и горсть сырой земли падает сверху. Еще и еще. И дождь…

Я вздрогнула. Моргнула. Голова Чиу раскачивалась из стороны в сторону, длинный язык дрожал.

— Верь мне.

Я сглотнула и глубоко вдохнула. Прикрыла глаза. Хотелось, чтоб страшные картины были просто наваждением. Но бешено колотящееся сердце подсказывало: это не так. Чиу действительно показал будущее.

— А… родители? — тихо спросила я.

Чиу только издал неясное шипение. Кажется, лучше спросить попозже. Кое-как очухавшись от увиденного, я посмотрела на змея.

— Что я должна делать?

Чиу коснулся хвостом руки. Запястье вспыхнуло болью, я вскрикнула.

— Тш-ш-ш, так надо.

Округлившимися от изумления глазами я смотрела, как от локтя до запястья левой руки обвилась пунктирная спираль, вспыхнула ярким огнем и тут же потухла, оставив на коже едва заметное сияние. Я ощутила легкое покалывание и тепло, будто только что убрала руку от огня.

— Это моя метка, — шепнул Чиу. — В беде прикоснись к ней или позови. Придет кто-то из моих чиучалэ — в обиду не даст. Но об этом должны знать только змееловы. В Азулу много народов, не все чтят меня, многие преступают змеиный закон. А красивых женщин — любят. Поэтому — будь осторожной.

Кольца чуть ослабли, внутри все подскочило от страха. Я вцепилась в Чиу.

— Стой! Подожди! Еще один вопрос!

— Ну? — недовольно буркнул он. Кажется, беседовать с человеческими девицами бог не очень-то любил. Или любил. Но не очень долго.

— Почему я была прикована в пещере? От кого спас меня Грехт? Кто такой Брог?

— Один вопрос только, Лада, — довольно хмыкнул Чиу. — Ты плохо считаешь, потренируйся на досуге.

— Да как… — возмутилась я, но неожиданно услышала резкое ржание коня и раскрыла глаза.

Коней было явно больше одного. Сон мигом слетел. Пробудилась сладко дремавшая до этого интуиция и завопила, что надо делать ноги. Змея-спираль на руке вспыхнула желтым.

— Надеюсь, понимаю все правильно, — пробормотала я и глянула сквозь щелку. Пока никого не видно, но земля дрожит, а шалаш тут стоит, как тополь на Плющихе, во всей красе. Захочешь мимо пройти — не пройдешь.

Мигом подхватив котомку, я выскочила из шалаша и метнулась к густым зарослям, окружавшим поляну. Конечно, не особо умно, но все же лучше, чем сидеть и ждать. Трусость в предупреждении неприятностей — это не трусость, а благоразумное предвидение. По крайней мере, хочется так думать.

Котомку прихватила из чисто хозяйственных побуждений. Вдруг придется валить подальше? Грехт — мужик сильный, знающий, без нее справится. Или же наоборот — если ему сильно потребуются вещи, то отыщет меня во что бы то ни стало. Логика получалась страшно женской, но другой я просто не владела.

Практически распластавшись на земле, я замерла.

На поляну выехали несколько всадников. Все — здоровые сильные мужики. Ладно скроенные, по типу Грехта. Только тот больше походит на викинга, а эти явно с примесью южной крови. Темноволосые, смуглые, однако не менее рослые.

Затаив дыхание, я насчитала восемь человек Да уж, почти отряд. Почти все в кожаных доспехах, у некоторых на головах — рогатые шлемы. Я невольно сжалась. Ой, не нравится мне это, совсем не нравится.

К шалашу подъехал один из них. Образчик самца с картины Вальехо. Мышцы бугрились под бронзовой кожей. Черные волосы волнами ниспадали на плечи. Да уж, такой руку пожмет — потом долго лечить переломы будешь. Торс — обнаженный. С таким видом можно смело идти в авангарде при нападении на племя амазонок. Воинственные девы мигом позабудут о войне и утащат красавца на ложе. Все сразу.

Он обернулся, словно услышал мои мысли. Высокий лоб, нахмуренные брови. Глубоко посаженные черные глаза — правда, не настолько, чтобы портить внешность, уж скорее придают свирепый вид. Прямой нос, квадратный подбородок. Есть ли шрамы — понять трудно: либо совсем тонкие, либо пока еще нет. Губы сурово поджаты. Глаза внимательно смотрят, словно выискивают добычу. Охотник. На мощной шее — ожерелье из чьих-то клыков. Не такой, как Грехт. Однако не чувствовалось ни особой свирепости, ни желания уничтожить. Хотя казалось, наэлектризовался воздух. И все же красив. Дикой, неукрощенной красотой, которой в городах не сыскать.

Я вжалась в землю еще сильнее, проклиная всех богов, в особенности Чиу. Ну вот какого, а? Он же только начал говорить про племена, и тут такое здрасте! Поскорее бы вернулся Грехт. В жизни не особо горю желанием перекладывать проблемы на плечи мужчин, но здесь иного выхода не вижу.