Вад Капустин - Орки плачут ночью

-Ну, – сразу с вызовом откликнулся полуэльф, и в глазах его мелькнул опасный огонек. – Ты даже не представляешь, какие опасные бойцы могут получиться из эльфов! Если их, конечно, правильно воспитать. Пойду, пожалуй, поговорю с Тариэлем.

-Посмей только ему намекнуть про улучшение породы, – крикнул вслед полуорк, пытаясь представить реакцию благородного эльфа на подобный намек. – В ручье утоплю!

Он показал парню кулак, потом, заметив, что Ларс с трудом сдерживает смех, махнул рукой и сам громко заржал.

Отсмеявшись, Севка заметил, что Мэн и в самом деле разговаривает с Тариэлем, причем вполне серьезно. В этот момент в его облике не было ничего от безбашенного мальчишки. С эльфом говорил «испанский гранд», говорил сверху вниз, как господин с вассалом. И Тариэль внимательно слушал, время от времени кивая, потом, прижав левую руку к груди, медленно и выразительно произнес несколько слов. С места, где сидели друзья, ничего не было слышно, но пантомима была очень выразительной: эльф торжественно давал Мэну какое-то обещание. Потом написал что-то на листке пергамента и вынес из палатки белую птицу. Почтовый вестник отправился в далекий полет. Мэн коротко кивнул в знак благодарности.

-И что бы это значило? – не рассчитывая на ответ, спросил Севка у Ларса, но тот лишь пожал плечами.

-Вот, блин, тайны мадридского двора, – выдал Мясоедов где-то услышанную фразу.

После обеда полуэльф вытащил из спрятанного под курткой футляра флейту и заиграл.

Прозрачная пастушеская мелодия зазвучала над лесом, рассказывая о далеких лугах и чистых озерах, о прежних счастливых днях и смутных надеждах. Не рок, конечно, просто фольк, но чистые звуки флейты почему-то напомнили Севке о любимой группе «Крематорий», и о девушке, которая любила клубнику со льдом…

Прозрачный, холодноватый напев флейты застал слушателей врасплох. Звуки рассыпались серебряными льдинками, на время, пусть и не очень долгое, вымораживая в душах очаги жестокости и дикости. Конечно, флейте недоставало скрипичной мягкости и проникновенности: ведь скрипка плачет, а флейта поет, – но Севка вдруг понял, что и ее простая песня иногда способна вызвать слезы. Полуэльф еще не успел доиграть мелодию, как в нее неожиданно вплелись глубокие, тревожные стоны струн, придававшие простенькой песенке более современное джазовое звучание: Ларс взялся за банджо. Приспосабливаясь к аккомпанементу, свирель заиграла резче и живее.

Ларс, поймав настроение, протянул другу листок со словами, и Севка, стараясь следовать за мелодией, негромким рэперским голосом подпел:

Первая любовь Миф Бродит по земле Скиф

Не найдет никак Меч Чтоб по ширине Плеч

В осень покраснел Клен Все слова любви Тлен

Закружится снег Вновь Чтоб охолодить Кровь

Но опять болеет Душа Нету за душой Ни шиша

Бродит по земле Скиф Чтобы воскресить Миф

В лагере, казалось, все замерло, прислушиваясь. Больше всего Мясоедова поразила реакция орков. На тупых звероподобных мордах, отражавших никогда прежде не испытанные чувства, застыло выражение даже не восторга, а совершенно невероятного потрясения, как будто перед этими не слишком разумными существами внезапно открылся новый мир. Красноватые отблески костра придавали сюрреалистической картинке потусторонний вид: казалось, что черти из преисподней внезапно заслушались пением небесных ангелов.

-«Ну и кантри, офигеть!» – характерная мелодия вызвала мучительную тоску по родному миру. Быстро затухающие всхлипы струн вносили в звучание свирели мучительный диссонанс, нарушая его простоту, целостность, оставляя в музыке незавершенность, и Севка остро ощутил отсутствие ударных. Самые примитивные тарелки, барабан, тамтам вернули бы мелодии ритм, восстановив утраченное совершенство. Сейчас бы отлично пошла в дело даже пара бутылок из-под пива «Балтика»!

Кто-то тронул Севку за руку. Обернувшись, он увидел Влака, держащего в руках небольшой бубен. Ну, конечно, орчонок стянул у гномов один из свадебных подарков!

Мальчишка, довольный, что сумел предугадать желание старшего брата, протянул ему инструмент.

Севка смутно припомнил, что кто-то из гномов рассказывал на свадьбе, что бубен прежде принадлежал шаману вымершего племени троллей и использовался только для вызывания богов.

Деревянный бубен, обтянутый чьей-то зеленоватой шкурой, очень сильно смахивающей на гоблинскую или орочью – Севка предпочел не задумываться о ее происхождении, – был украшен желтыми металлическими колокольцами, издававшими неожиданно нежный приятный звон.

Севка взял бубен и, стараясь подстроиться к ритму песни, слегка встряхнул, а затем, поймав мелодию, ударил по перепонке. Два других инструмента, словно услышав незнакомые, нарушавшие сложившуюся гармонию звуки, резко изменили звучание, подстраиваясь к грубому навязчивому пришельцу, преодолевая разлад. Мясоедов готов был отключиться, полностью погрузиться в мир музыки, как вдруг случайное, почти незаметное движение заставило его насторожиться.

Лориэна, скользнув мимо замерших в восторге слушателей легкой тенью, быстрым шагом направилась в глубину ночного леса. Ее уверенные, и, одновременно, осторожные движения ничуть не напоминали походку расслабившегося человека, отправляющегося на небольшую прогулку по неотложным делам. Скорее, действия разведчика или – при этой мысли полуорк недовольно поморщился, – предателя.

Не прекращая играть, Севка поймал взглядом Влака и указал глазами на ведущую в лес тропинку. Орчонок тоже заметил уход наблюдательницы. Мальчишка кивнул старшему брату и, так же легко, как эльфийка, проскользнув между деревьями, стремительно помчался за ней в глубь леса.

Успокоенный, Севка, наконец, ушел в мир музыки, и на какое-то время отрешился от всего. За полгода ребята отлично сыгрались, и их репертуар был на удивление разнообразным. Но Севка с его безупречным чувством ритма почти сразу подхватывал любую мелодию. В мире нот не было орков, людей и эльфов, шпионов, убийц, изгнания и бесконечных проблем, а только забвение и красота. Были все песни, которых под действием чьего-то зловещего колдовства лишилась Кьяра: колыбельные, кличи, зовы, плачи, танцы. Мелодия сменялась мелодией, свирель смело вела за собой остальных, и в этом мире музыканты давно уже забыли про слушателей, а слушатели про музыкантов. Здесь царила и правила только музыка.

Никто и не заметил, как стемнело, и как к костру подсел высокий седовласый незнакомец в длинном плаще. Старик – если можно было так назвать этого мужественного человека с породистым благородным лицом, – вышел из ночного леса, устроился поближе к Севке, бесцеремонно потеснив недовольных орков, которые, огрызнувшись, все же уступили ему место. Стройный, как эльф, незнакомец был могуч и широкоплеч, подобно огру, а на лице его, вполне человеческом, можно было отыскать и хищные орочьи черты. Любой затруднился бы в определении его расы.