Первый альянс (СИ) - Иванов Алексей

Мало ли, что этим фольхам в голову взбредёт. Лучше всё лично проконтролировать.

Мимо промаршировал отряд латников, а меня в который уже раз за день пробил лёгкий озноб, словно я наблюдаю за каким-то причудливым парадом мертвецов. Если болезни удастся пробраться в город, то он станет огромным могильником не только для жителей, но и для внушительной части южной армии.

Но что ещё я могу сделать? Все слова сказаны, не в моих силах предпринять что-то свыше этого.

Возвращаться в выделенные мне комнаты не хотелось

И чего я так с маркграфом Готмал в Южную марку рвался? Слушать меня не хотят, советы игнорируют. Нужно было дома остаться. Дел полно.

Дом?

Я покатал это непривычное слово на языке. Пожалуй, я все больше считаю Вольную марку своим домом.

Впрочем, внезапно вспомнил я. Одно дело в Горане у меня всё же имеется. Пропавший во время моего последнего визита в город сержант Пирос так и не объявился. В том бардаке, который начался следом, я про него как-то позабыл. Но это всё же мой человек. Пусть он и виновен в самовольной отлучке, но мы в ответе за тех, кого приручили. По крайней мере, я должен узнать, не объявлялся ли он на постоялом дворе, который я тогда снял.

Лучшая и единственная гостиница города встретила меня шумом и суетой.

— Свободных мест нет, ласс, — сразу же предупредил дородный швейцар. — Лассы офицеры всё заняли.

— Мне не нужен номер, — отмахнулся я. — Скажи-ка, почтенный, ты не помнишь тот день, когда в этой гостинице люди маркграфа Гарна Велька останавливались?

— Ну, допустим, помню, — осторожно ответил швейцар, покосившись на мой парадный мундир и награды. — Шумный был день. В городе стрельба была. Охранители потом дня три бешеными блохами скакали. А затем такое началось, — он неопределенно поводил плечами.

— Вот и отлично! — обрадовался я. — У маркграфа Велька в тот день сержант пропал. Видимо, отлучился по делам. А маркграф взял и уехал, уведя отряд, и больше в город не вернулся. Может этот сержант потом приходил, своих искал?

Для стимуляции памяти я продемонстрировал швейцару серебряную монету. И это, самым таинственным образом, помогло.

— Было дело! — охотно подтвердил он, не отрывая взгляда от приятного серебряного кругляша. — Приходил один, искал людей из Вольной марки. Сержантом Паросом назвался.

— Пиросом, — поправил я швейцара, аккуратно вложив монету ему в нагрудный карман.

— Точно так, ласс, — охотно подтвердил он, на всякий случай коснувшись кармана, чтобы проверить его содержимое. — Сержант Пирос. Узнав, что люди маркграфа покинули город, он долго ругался. Я ещё охранителей позвать хотел. У нас приличное заведение, а не притон какой! Но сержант ушёл. Больше я его не видел.

— Спасибо почтенный, — поблагодарил я швейцара, отдарившись ещё одной серебряной монетой.

Значит, ещё недавно с сержантом Пиросом всё было в порядке. Никто его не похищал. А в тот вечер он решил устроить себе небольшой отдых, удрав в кабак или к шлюхам.

А почему до сих пор не объявился или не подал о себе весточки? Ну, тут причины разные возможны. Жалование они получили незадолго до нашего отлёта, так что ради денег возвращаться не имеет смысла. С учетом «прогулов» сержанта, ещё непонятно, кто кому теперь должен. Возможно, он и вернулся в Вольную марку, но осел где-нибудь в Сером Береге. Или и вовсе решил завязать с наёмничеством.

В любом случае, в моей помощи он точно не нуждается.

* * *

Лошадь шла неуверенно, испуганно мотала головой, косила умными глазами в сторону деревьев, словно чувствовала и мою неуверенность. Наездником я был так себе. Во время учебы в Академии Доблести нас обучали верховой езде, но применять эти знания на практике приходилось редко.

— Что нервничаешь? Ликанов почуяла? — успокаивающе погладил я кобылу по шее. — С таким количеством войск, согнанным в предгорья, любые ликаны давно разбежались, сверкая пятками.

Дикари яростны и жестоки, но не глупы. Исключая случаи боевой ярости, они всегда знают, когда стоит драться, а когда следует отступить.

Упорно петляющая вверх дорога резко пошла вниз. Вскоре, под напором разросшихся кустов и молодых деревьев, она сузилась до узкой тропинки. Впереди показались черные бревна — остатки сгоревшего дома.

— Кажется, мы на месте, — прикинул я, оглядываясь по сторонам.

Не знаю, сколько прошло лет, но от заброшенного поселения мало что осталось. Обычная история. Когда рудник истощился, некогда процветавший поселок захирел, а затем жители его и вовсе оставили. Природа недолго наблюдала за брошенной обителью людей и быстро взяла свое.

Часть оставшихся домов было не столько разрушено, сколько аккуратно разобрано. Хоть в предгорьях полно строевого леса, но ведь за него платить нужно. А тут много и бесплатно — не удивительно, что жители соседних селений подсуетились, не дали добру пропасть. А может это не соседи, а хозяева решили забрать с собой «родные стены». В любом случае, от большинства домов остались только заросшие крапивой ямы. Но это и не важно, важно совершенно другое.

Крутые склоны гор делали эту лощину идеальным местом. Достаточно перегородить узкий выход и оно превратится в природную тюрьму, из которой не так-то просто сбежать. Особенно если стража на выходе из лощины не будет спать, а то и не постесняется стрелять на поражение.

Нет, я не льстил себя надеждой согнать сюда всех заболевших. Во-первых, они сюда просто не поместятся. А во-вторых, одна только доставка превратится в ту ещё рулетку. Это если не помнить про тот простой факт, что речь идёт о людях. Причём о людях, которые постепенно начинают отчаиваться, наблюдая за тем, как болезнь с безжалостным равнодушием косит знакомых и близких. Захотят ли они ехать в фактически тюрьму? Сильно в этом сомневаюсь. Дома ведь родные стены помогают и каждая тропинка знакома — больше шансов удрать, если сильно прижмёт.

Счёт уже пошел на тысячи заболевших и сотни мертвецов. А будет ещё хуже, особенно если болезнь не удастся сдержать… когда ёе не удастся сдержать.

Но даже в заражённых поселениях остаются те, кто еще не подхватил болезнь. Либо она протекает в скрытой, практически безопасной для носителя форме. Именно такие носители, а не покрытые зеленоватыми волдырями больные, особенно опасны. От вторых человек чисто инстинктивно постарается держаться подальше, свести с ними общение к минимуму. Но первые кажутся ему совершенно безопасными и здоровыми. Огромная ошибка!

Именно для этих первых, и тех, кто действительно не заболел, и будет предназначена эта природная тюрьма. На самом деле, больше именно для тех, кто болеет в скрытой форме, но маркграфу Тьерну Готмал и третьему принцу я скажу, что лощина — идеальное место для спасения «чистых» жителей заражённых поселений.

А ещё именно сюда мы будем отправлять заразившихся латников.

Может кто-то и выживет…

Это ещё хорошо, что ликаны и альвы в нападении на Золотое засветились. Без них не только бы на мои предупреждения плюнули, но и вообще не стали бы столь быстро и остро реагировать на появление странной болезни.

Размах эпидемии пока что довольно скромен, чтобы объявлять тревогу. И только осознание, что без магии альвов тут не обошлось, заставляет маркграфа Тьерна Готмал, а за ним и императора шевелиться. Все же ушастые знают толк в магии, и в особой любви к хомо не замечены. Раз они причастны, то дело нечисто. Именно поэтому Тьерн Готмал войска подтянул, а третий принц прилетел если не проконтролировать, то хотя бы посмотреть, что происходит.

Выходит, что с одной стороны мои действия и стычка в Золотом заставили островитян и древолюбов ускорить реализацию своих замыслов. А с другой, альвы столь явственно засветили своё участие, что проигнорировать появление странной, причем явно магической болезни фольхи не могли.

Если бы речь не шла об изумрудной чуме, я бы посчитал это весьма забавным.

Глава 26