Хоббит, или Туда и обратно - Джон Рональд Руэл Толкин

пока они говорили, а тени удлинялись, Бильбо чувствовал себя все более подавленным, и злые предчувствия в нем нарастали.

В конце концов он прервал их. — Я уверен, что здесь мы в большей опасности, — сказал он, — и не вижу причин, зачем нам здесь оставаться Дракон сжег всю приятную зелень, да и ночь настает холодная. И я чувствую мозгом костей, что это место опять подвергнется нападению. Смауг знает теперь, как я проник в его зал, и вы можете мне поверить, что он догадался, где у туннеля другой конец. Он может, если понадобиться, разбить весь этот склон вдребезги, чтобы помешать нам войти, и если вместе с ним разобьет и нас, то будет только рад этому.

— Вы смотрите слишком мрачно, Бильбо Баггинс, — возразил Торин. — Почему же тогда Смауг не перекрыл нижний конец туннеля, если не хочет впустить нас? А он этого не сделал, иначе бы мы услышали.

— Не знаю, не знаю… Сначала, быть может, потому, что хотел заманить меня снова; а теперь, наверное, потому, что хочет сперва поискать нас нынче ночью, или потому, что не хочет портить свое логово без необходимости, — но я не хотел бы, чтобы вы спорили. Смауг может выскочить каждую минуту, и наша единственная надежда — в том, чтобы забраться в туннель и закрыть дверь за собою.

Он говорил так серьезно, что Карлики в конце концов уступили, хотя и медлили закрыть дверь: эта мысль казалась им отчаянной, ибо никто не знал, можно ли будет потом открыть ее изнутри, а им совсем не хотелось оказаться запертыми в таком месте, откуда уйти можно только через логово Дракона. И снаружи, и в туннеле все казалось совершенно тихим и спокойным. Поэтому они довольно долго сидели близ полуоткрытой двери и продолжали разговаривать.

Речь зашла о злобных словах Дракона насчет Карликов. Бильбо хотел бы никогда не слышать их или хотя бы быть уверенным, что Карлики говорят сейчас правду: они уверяли, что никогда не думали о том, что произойдет после того, как они отвоюют свои сокровища. — Мы знали, что это будет очень трудное дело, — сказал Торин, — знаем это и сейчас; но, я думаю — когда мы отвоюем его, у нас всегда будет время подумать, что делать с ним дальше. Что же до вашей доли, Бильбо Баггинс, то я заверяю вас, — мы более чем благодарны вам, и вы сможете сами выбрать свою четырнадцатую часть, как только у нас будет, что делить. Мне жаль, что вы тревожитесь относительно перевозки, и я слышал, что трудности здесь велики, — за это время страна не стала менее пустынной, скорей напротив, — но мы сделаем для вас все, что можем, и рассчитаемся за это, когда придет время. Можете мне верить или нет, — как хотите.

Потом разговор пошел о самом кладе и о предметах в нем, о которых помнили Торин и Балин. Они рассуждали о том, лежат ли еще эти вещи в подземном зале внизу: копья, сделанные для воинов великого короля Бладортина (давно уже умершего), — каждое с трижды откованным наконечником и хитрыми золотыми узорами на древке, но они так и не были оплачены и отданы; щиты, сделанные для героев, давно уже мертвых; большая золотая чаша Трора, двуручная, кованная, украшенная резьбой в виде цветов и птиц, у которых лепестки и глаза были из самоцветов; кольчуги, вызолоченные или посеребренные, неуязвимые для оружия; ожерелье Гириона, правителя Дола, состоявшее из пятисот зеленых, как трава, изумрудов; он дал его за то, что Карлики сделали для его старшего сына великолепную кольчугу, равной которой никогда не бывало в мире, ибо она была из чистого серебра с прочностью трижды закаленной стали. Но прекраснее всего был большой белый самоцвет, найденный Карликами у корней Горы, — Сердце Горы, Сердце-Камень Траина.

— Сердце-Камень! Сердце-Камень! — бормотал в полудреме Торин, положив подбородок на колени. — Он был как шар о тысяче граней; он сиял, как серебро при огне, как вода на солнце, как снег под звездами, как дождь в лунном свете!

Но волшебная алчность к сокровищу покинула Бильбо. Пока его спутники разговаривали, он почти не слушал их. Он сидел ближе всех к двери, прислушиваясь одним ухом ко всякому новому звуку снаружи, а другим — к отголоскам, иным, чем шепот Карликов, к любому шороху движенья далеко внизу.

Темнота сгущалась, а он тревожился все больше. — Закройте дверь! — умолял он. — Я чую Дракона в мозге моих костей. Эта тишина пугает меня гораздо больше, чем шум прошлой ночью. Закройте дверь, пока не поздно!

Что-то в его голосе встревожило и Карликов. Торин медленно стряхнул с себя сон и, встав, выбил ногою камень, подпиравший дверь. Они все принялись толкать ее, и она закрылась, звонко щелкнув. Изнутри не было и признаков замочной скважины. Они были заперты внутри Горы!

И как раз вовремя. Едва они успели отойти от двери, как на склон Горы обрушился удар, словно рука великана направила в нее таран, сделанный из могучего дуба. Дверь загудела, стены треснули, с кровли посыпались камни. Что произошло бы, если бы дверь была открыта, — страшно и подумать. Они кинулись вниз по туннелю, радуясь, что остались живы; а позади них, снаружи, раздавался рев и грохот Драконова гнева. Смауг разбивал камни вдребезги, рушил скалы ударами своего огромного хвоста, пока их хорошенькая площадка, и опаленная трава, и камень, где сиживал дрозд, и покрытые улитками стены, и узкий карниз, — пока все это не превратилось в мелкий щебень и не рухнуло каменной лавиной в долину.

Смауг потихоньку выбрался из своего логова, беззвучно взмыл в воздух, а потом, тяжело и медленно, как огромная ворона, полетел по ветру к западным склонам Горы, рассчитывая застать там кого-нибудь или что-нибудь врасплох и отыскать вход в туннель, по которому проникал к нему вор. Он пришел в бешеную ярость, не найдя никого, не увидев ничего даже там, где, как он догадывался, было устье туннеля.

Излив свою ярость, он несколько успокоился и подумал в глубине души, что с этой стороны его больше никто не потревожит. А кроме того — у него были и другие планы мщения. — Бочоночник! — фыркнул он. — Твои ноги пришли со стороны реки, и несомненно, что они шли по реке вверх. Твой запах мне незнаком, но если ты и не из Озерных людей, то они тебе помогали. Они сейчас увидят меня и поймут, кто настоящий Король Горы!

Он поднялся в пламени и полетел на юг, в сторону Быстрой реки.