Дэн Абнетт - Герой Ее Величества

— Тем не менее, — продолжил он, — для целей нынешнего вечера мне придется назначить одного из вас ответственным за проведение мероприятия. Я знаю, подобный шаг вызовет раздражение у остальных, но такова необходимость. С целью повышения эффективности и в преддверии, несомненно, крайне беспокойной ночи я должен буду общаться с одним человеком, которому остальные должны подчиняться, чего бы им это ни стоило. Другого решения нет, и я очень сильно разочаруюсь в любом, кто отвергнет мое требование. Вам ясно?

Существо синхронно закивало пятью головами.

— Я намереваюсь решить этот вопрос как можно более справедливо. Дьякон Спенч? Не одолжите ли мне биретту?

Дьякон сделал шаг вперед и передал свой головной убор Вулли. Тот вынул из складок платья пять кусочков бумаги, свернутых трубочкой, бросил их в шапку и аккуратно ее встряхнул.

— Спенч?

С беззаботной улыбкой священник медленно вытащил одну и неспешно развернул ее неуклюжими руками, сверкая радостными ухмылками «сейчас будет». Актеры чувствовали себя крайне неуютно.

Наконец Спенч развернул бумажку, прищурился и громко объявил:

— Базиль Гомон.

Тот улыбнулся с подлинным удовольствием и почувствовал, как в него вонзаются четыре крайне неприязненных взгляда.

— Итак, я назначаю мистера Гомона. Выражаю вам свою благодарность, джентльмены. На этом все. Сейчас я обговорю последние детали с мистером Гомоном, и он тут же вам обо всем сообщит.

Хантингдон, Тробридж, Баскервилль и Флитч по очереди пожали руку кардинала и, громко шаркая, удалились.

Вулли отвел свежеизбранного к столу, где они могли рассчитывать на относительную приватность, и отложил в сторону биретту:

— Прошу прощения за всю эту суету. Мне нужно было, чтобы все выглядело справедливо. Мне не хотелось, чтобы вы беспокоились из-за споров за кулисами.

— Я все понимаю. Спасибо, ваше преподобие.

Голос Вулли упал почти до шепота:

— Как дела, агент Уизли?

— Хорошо настолько, насколько ожидаемо, шеф, — ответил Гомон. — Вся затея выглядит крайне уязвимой, но если парни лорда Галла все сделают с максимальной секретностью, то мы скомпрометированы не будем.

— Случилось ли что-нибудь, о чем мне следует знать?

— Как-то ничего не приходит на ум.

— Какие новости об агенте Борде Хилле?

Гомон помрачнел, лениво играя с бумажками, оставшимися в шапке, и сказал:

— Я бы сказал, что это тупик. Похоже, он ничего не выяснил. Я уже делал доклад о его работе, и сообщать там особо нечего. Понятия не имею, откуда вы его взяли, сэр.

— А вы и не должны, Уизли. Его происхождение — это информация крайне деликатного свойства, и, к сожалению, доступ к ней находится гораздо выше вашего уровня допуска.

— Ни слова больше.

— А где он находится сейчас?

— В том-то и дело. Агент Борд Хилл не попадался мне на глаза уже несколько часов кряду, — ответил агент Уизли. — С прошлой ночи, по правде говоря. Наверное, сейчас он находится где-то здесь. Чертовски хороший лютнист, отдаю ему должное.

Вулли задумчиво почесал подбородок и сказал:

— Как только увидите его, сразу пришлите ко мне. Придумайте какую-нибудь убедительную легенду. Мне необходимо с ним поговорить.

Агент кивнул и посмотрел вниз, на клочки бумаги:

— Боже мой! На каждом написано «Базиль Гомон»!

— Естественно, — ответил кардинал.

Он отпустил Гомона и приступил к разговору с кухонным персоналом. Скульптор по льду пребывал в дурном настроении, а ботинки его насквозь промокли. Вулли счел это дурным знаком.

В апартаменты вошел Иствудхо и остановился у окна, ожидая, в этот момент похожий на отдыхающего родезийского колосса.

— Минуту, джентльмены, — сказал кардинал поварам и подошел к массивному агенту ЦРУ. — Докладывайте.

Тот покачал наковальней головы:

— Прямо перед рассветом Борд Хилл снова ускользнул от меня, после того как я разыскал его из-за неприятности с паланкинами. Очень хитрый парень. В театре случился какой-то переполох. Я пошел на разведку, а он, наверное, вышел через заднюю дверь. Прошу прощения, сэр.

— Вы не нашли никаких улик?

— Ничего, сэр, — ответил Иствудхо, — кроме сломанной лютни.

Внизу, у большого павильона, стоящего на дворцовой лужайке, трое солдат бегали за подпрыгивающим и искрящимся «огненным колесом», которое шипело и взрывалось, перекатываясь по траве. Слуги и музыканты, собравшиеся вокруг, громко аплодировали и веселились.

— Лови! Затопчите эту чертову штуковину! Держите ее подальше от главного боезапаса! — ревел офицер стражи.

Один из солдат умудрился в прыжке добраться до фейерверка и закрыть его собственным шлемом в то самое мгновение, когда огонь добрался до главного заряда. Шлем взлетел на двенадцать футов, оставляя за собой яркий след голубых искр, а потом рухнул вниз, с глухим стуком приземлившись прямо на голову растянувшегося на земле стражника.

— О-о-о! — восторженно протянули зрители и оглушительно захлопали.

Начальник караула с громом обрушился на подчиненных и изрек суровую диатрибу о курении при исполнении. Де Тонгфор отвернулся от радостного, но, увы, краткого зрелища и попытался испепелить взглядом Седарна.

— Ты опоздал! — ощерился он.

— Извини, — сказал француз, поправляя рюши на своей музыкантской форме.

— А где лютня?

— Я как раз хотел об этом сказать. Она сломалась. Сырая погода. Сыграть на ней не получится.

Де Тонгфор посмотрел на него сверху вниз и скорчил презрительную мину:

— В сундуке за главной сценой есть две запасные. Возьми одну. Настрой. Займи свое место. Или я твою голову на палку насажу.

Седарн кивнул и ушел. Помощник режиссера проводил его взглядом, и никто не увидел, как в его глазах мелькнуло неприятное удивление.

Вооружившись лютней, Седарн обогнул сцену и вошел в сделанную на скорую руку артистическую уборную, отгороженную в складках длинного павильона. Его встретил хаос беспрестанно болтающих полуголых тел. Воздух был плотным из-за летающей пудры. Музыкант разыскал Долл, которая зашивала порванный чепец из газа.

— Что-нибудь нужно, любовь моя? — спросил Триумф.

Она скорчила гримаску и пожала плечами:

— Ничего. Я даже не знаю, что должна искать.

— Узнаешь, когда увидишь. Об условном сигнале я тебе рассказал. Я присмотрю за тобой. Ты присматривай за мной.

Он поцеловал ее.

— Ни пуха ни пера! — добавил Руперт с самой ободряющей улыбкой, которую смог изобразить, учитывая обстоятельства.

Он собрался уйти, но потом снова повернулся к девушке и поцеловал ее еще раз, надеясь, что не в последний. За дворцовыми стенами семья Брэкетов: Джон-старший, Джон-младший, маленький Джон, жена Марта, сестра Делла, бабушка Суинни и крошка Нелл — сидела, поедая отсыревшие наантвичи, распивая третью флягу терпкого вина и в который раз обмениваясь поздравлениями наподобие: «Какое же прекрасное место мы выбрали, прямо у стены, и все благодаря мне, что поднял вас так рано!» — когда Джон-младший, кузнец ростом шесть футов четыре дюйма, глава семьи, неожиданно ойкнул и встал.