Лариса Петровичева - Роса и свиток

— Звезда снова освещает мой вечер? — произнес Луш. Софья встрепенулась и сделала реверанс. Было видно, что девушка смущена вниманием со стороны его величества.

— Добрый вечер, сир, — негромко промолвила она, не поднимая на него глаз. Луш подошел ближе и ощутил ее запах — очень тонкие и дорогие духи, сквозь которые едва уловимо пробивался теплый аромат ее кожи.

— Как вам нравится во дворце? — спросил Луш. Софья улыбнулась и осмелилась, наконец, посмотреть ему в лицо. Удивительные медовые глаза были ласковы и благожелательны.

— Тут очень красиво, ваше величество, — сказала она с нескрываемой радостью ребенка, попавшего в лавку со сладостями. — Картины просто изумительные. И статуи… Я раньше видела статуи только в церкви, но там не такие…

Ну еще бы там были такие, мысленно хмыкнул Луш, рассматривая вместе с Софьей колоссальную скульптуру Всепобеждающего духа. Статуя выглядела живой — казалось, крылатый посланник Заступника вот-вот сорвется с пьедестала и обрушит гнев небес на головы несчастных грешников. Софья рассматривала его с благоговейным страхом. Удивительно, думал Луш: она жила на соседней улице, гнусный инквизитор просто пошел и купил ее. А я и не знал, что она есть… И не заметил бы ее, встреться мы на улице.

— А вы любите цветы, Софья? — осведомился Луш. Девушка кивнула и радостно ответила:

— Очень люблю, ваше величество. Но, к сожалению, они уже отцветают. А так жалко…

Лето в Аальхарне было недолгим, и местные цветы постепенно увядали, грустно склоняя головы к траве. Луш довольно улыбнулся и взял девушку под руку — Софья вздрогнула от неожиданности, но руки не отняла.

— Тогда вам стоит побывать во дворцовой оранжерее, — произнес государь и повлек Софью к лестнице.

Успев за два часа карнавала устать от шума и пестроты масок, Гвель присела на кресло в той части зала, которая традиционно отводилась для отдыха монарших особ и принялась приводить в порядок макияж, который, впрочем, нисколько не нуждался в коррекции. Настроения развлекаться и веселиться не было. Никакого. Гвель чувствовала, что сейчас расплачется. Фрейлины, которые при ее появлении заговорили было об искусстве и нашумевшей трагедии Дрегиля, дружно умолкли, повинуясь нервному мановению кисточки для пудры в руке госпожи.

И все ведь смотрят на эту гадкую девчонку! Даже старики министры, из которых еще в прошлом веке песок сыпался, глазок своих масленых с нее не сводят, что уж говорить о молодежи! Гвель шмыгнула носом и энергично плюнула в коробочку с тушью для ресниц, представляя, что плюет в физиономию этой девки. Так ей, так! Сперва бриллианты, а затем изумруд. И какой изумруд! Такого даже языческие государи не носили, а они-то знали толк в драгоценностях. Кому нужны эти жалкие камешки, которые сейчас украшают шею и руки государыни? Никто на них не смотрит, никто ее не видит, никому она не нужна — даже собственному мужу, который уже куда-то удрал под шумок. Наверняка напивается с кем-нибудь из старых приятелей, а до жены и дела нет.

— Ваше величество, добрый вечер.

Гвель оторвалась от своего зеркальца и увидела декана Торна. Ну надо же, трезвый. Кто б мог подумать. Вроде совсем недавно все кабаки в столице обошел — а еще лицо высокого звания! — а сейчас только поглядите, благородный кавалер.

— А я на вас обижена, господин декан, — без обиняков сообщила Гвель и отвернулась. Фрейлины вспорхнули со своих мест, словно стайка пестрых экзотических птичек, и разошлись, оставив владычицу вдвоем с собеседником. Шани присел рядом на банкетку и осведомился:

— Чем же я успел заслужить вашу немилость?

Гвель презрительно усмехнулась.

— Тем, что ваша дама носит неподобающие украшения. В конце концов, это неприлично. Где вы ее откопали, эту…, - Гвель задумалась, пытаясь выбрать словечко похлеще, но в итоге произнесла просто: — кокетку?

Шани невозмутимо пожал плечами.

— Да там же, где и все откапывают, ваше величество. У Яравны.

Гвель задохнулась от гнева. Какая-то продажная девка, которая живет по желтому билету, какая-то жалкая лоретка — и при дворе! И в таких украшениях! Нет, надо снова звать лекарника: похоже, у нее опять будет разлитие желчи, но на сей раз от ярости и гнева.

— Вы беспардонный наглец, каких белый свет не видывал! — воскликнула Гвель. — Вы… вы негодяй! Вы бессовестный бесстыдник! Привели во дворец свою куртизанку… Где ваша совесть, в конце концов? Вспомните, какой пост вы занимаете..!

Шани понимающе усмехнулся и взял Гвель за руку — крепко и уверенно, словно имел на это полное право. Гвель захотела было вырвать руку из его твердых сухих ладоней, но подумала — и не стала. Слишком уж властным было прикосновение.

— Госпожа моя, ну разве к лицу вам эта зависть? — негромко спросил Шани. — Вам, главной звезде на нашем небосклоне, стоит ли завидовать случайному метеору, который погаснет через несколько мгновений, и никто о нем не вспомнит? Подумаешь, какие-то украшения. Вы и сами прекрасно понимаете, что это мелочи.

— Мелочи? — воскликнула Гвель и нервно принялась обмахиваться пушистым веером из белых перьев. — Ну, знаете…!

— Знаю, — кивнул Шани. Его холодная уверенность почему-то успокаивала Гвель и одновременно внушала ей какое-то странное, незнакомое чувство — словно ее подхватило ураганом и несет неведомо куда, но от этого не страшно и не больно, а тепло и сладко. — Если я надену этот изумруд на пса, то разве вы сочтете собаку соперницей? А моя нынешняя подруга рядом с вами даже меньше, чем собака.

Гвель кокетливо улыбнулась, и нервные движения ее веера стали более спокойными и плавными.

— Что ж, ваша неусыпность, вы очень убедительны, — промолвила она ласково и добавила: — Пожалуй, я вам поверю.

— Замечательно, — откликнулся Шани. — Мне слишком тяжело быть у вас в опале…, - он осмотрелся, что-то быстро прикидывая, и спросил: — А как вы отнесетесь к тому, чтобы мы сейчас покинули весь этот шум и отправились прогуляться… ну, скажем, в оранжерею?

Домой они снова добрались по отдельности, но Софья почти заснула, когда внизу хлопнула дверь, и голос привратника сонно, однако деловито забубнил, докладывая о том, что случилось днем. Выбравшись из постели и быстро накинув халат, Софья выскользнула из спальни и вышла на лестницу. Привратник помогал хозяину дома снять плащ и уличную обувь и обстоятельно толковал о том, что на углу поставили нового будочника, ужин уже поставили на разогрев, а из Квета Запольского пару часов назад пришло толстенное письмо от некоего Алека Вучича.

— Добрый вечер, — сказала Софья. Шани поднял голову и взглянул на девушку.