Роберт Асприн - Крылья рока

Четверо в «Хитреце» поприветствовали его. Но никто из них не был тем, кто ему нужен. Парень обвел зал глазами цвета оникса, и, когда его взгляд коснулся Зипа, тот сделал условный знак, сунув в нос палец. Парень и вида не подал, что заметил это, продолжая осмотр зала, кивнул кое-кому, небрежно поприветствовал девушку по имени Минеи (подмигнувшую ему), краем глаза отметил двух парней Зипа за три столика от главаря. Потоптавшись немного на площадке, он спустился на ступеньку вниз, в тускло освещенный, насыщенный парами алкоголя зал «Хитреца».

— Думаю, я сяду вон к тем двоим, — чуть ли не царственно сказал он знакомому, который окликнул его по имени. — Поосторожнее с этим дешевым пивом, Мальду! Ахдио варит его из отбросов в сарае.

Когда он проходил мимо, Мальду громко сказал:

— Хорошо, Ганс! — А затем тихо добавил двум своим приятелям:

— Видите? Я же говорил вам. Мы с Гансом старые кореша.

Помните, я вам рассказывал, как он в свое время надул старину Щайва, скупщика краденого — я хотел сказать, менялу, ха-ха?

Ганс опустился на стул за круглый столик на троих, где его ждали Кама и Зип. Глянув в сторону стойки, он поднял правую руку над головой, сжал ладонь в кулак и выпрямил три пальца.

Трактирщик, кивнув, отправился наливать три кружки хорошего пива, сдувая пену, чтобы обслужить честной порцией тех, кто за это платит.

— Хочешь, чтобы я сказал, что не узнал тебя в этом черном парике и с отвислыми усами? — спросил Ганс Зипа. — Ладно, я не узнал тебя.

— Ганс, — сказал обыкновенно коротко стриженный и гладко выбритый Зип, — это Джес. — И гораздо тише поспешно добавил:

— Сегодня вечером.., а вообще, это Кама.

Заложник Теней посмотрел на девушку — тоже с усами — она была такой высокой, а грим такой искусный, что он никогда не признал бы в ней женщину. Но и тени удивления не промелькнуло в его глазах.

— Любой друг Зипа, — любезно произнес он, — на подозрении.

Девушка часто заморгала, но, быстро взяв себя в руки, ответила:

— Взаимно.

Черные-черные близко посаженные брови Ганса взметнулись вверх, в глазах вспыхнули искорки, уголки губ поползли в улыбке. И остановились. Ганс снова перевел взгляд на Зипа.

— Мы тебя заждались, — проворчал повелитель улиц Подветренной.

Шедоуспан ничего не ответил.

Ахдио принес на подносе три эмалированные кружки; в «Кабаке Хитреца» не было официанток — зачем создавать себе дополнительные хлопоты. Все знали, что после закрытия тощий помощник трактирщика уходил домой, Ахдио оставался один.

Почему-то думали, что он родом из Тванда (это не было правдой), и знали, что он очень силен. Ходили слухи, что он убил много людей, и это было правдой, многие утверждали, что видели, как он уложил Мрсеваданского скакуна ударом кулака по голове, и это тоже было правдой. Плетеная кольчуга, что он носил, определенно была необычным одеянием для трактирщика, но за последнее время стала частью обстановки «Кабака Хитреца». Разумеется, для владельца она служила еще и по прямому назначению — защищала его тело. Итак, Ахдио заведовал таверной «Кабак Хитреца», убил человека (и не одного), свалил коня (здоровенного серого жеребца с белыми чулками, раз уж об этом зашла речь) одним ударом по голове, иногда вмешивался в драки, носил кольчугу и после закрытия не выходил на улицу, а спал наверху в обществе двух весьма отвратительного вида котов. Ахдио не был глупцом.

— Три кружки наилучшего пива. Да, за этими двумя уже кое-что числится.

— Чудненько. Этот круг за мой счет, — сказал Ганс.

Улыбка Ахдио была открытой и дружелюбной.

— Ты.., э.., хорошо провел ночь, Ганс?

— Нет, — ответил вор, одним глотком ополовинив содержимое кружки, которую поставил перед ним трактирщик, и не обращая внимания на печальное выражение, с которым повстанец-патриот поглядел на изрядно оскудевшую емкость.

Ахдио, никогда не видевший, чтобы Ганс так пил, решил ограничиться лишь междометием: «А!»

— А, — эхом повторил Зип, предчувствуя какой-то рассказ. — Но.., ты же не пьешь, Ганс!

Шедоуспан посмотрел на него и допил пиво.

— Как видишь, я только что сделал это, — возразил он, а его изящная темная рука тем временем подвинулась к кружке Камы/Джеса. Ганс перевел взгляд на Ахдио, чья туша заслоняла собой весь зал. — Я пришел сюда, чтобы встретиться с этими людьми, и я опоздал. Надеюсь, ты не допустишь беспорядков, чтобы мне не пришлось искать другое место для разговора.

Трактирщик кивнул, не шевельнув ни единой мышцей лица.

Шедоуспан кивнул в ответ.

— Это хорошо Ахдио, — сказал он, отвлекаясь, чтобы нанести значительный урон содержимому кружки Камы. — А вот ночь, Ахдио, была плохой. Я убил пучеглазого.

Зип удивленно заморгал, потом, ухмыльнувшись, многозначительно посмотрел на Каму, вернувшую ему такой же взгляд.

— Для Санктуария это хорошая ночь! — с воодушевлением произнес Зип.

— Пучеглазый? — спросил Ахдио. — Кажется, я не знаю его.

Или ее?

— Пучеглазый, — раздельно сказал Ганс, не мигая глядя на трактирщика.

— А! — снова улыбнулся Ахдио. — Одну из этих жаб! Это хорошая ночь для нас всех! Принесу еще пива. Три кружки самого лучшего — за мой счет.

Шедоуспан кивнул, его губы вновь поползли в улыбке. Трактирщик направился к стойке. Когда он проходил мимо одного из посетителей, тот протянул руку и тотчас же отдернул ее, дуя на кончики пальцев, мгновенно лишившихся кожи. Кольчуга Ахдио из сплетенных впятеро и расклепанных колец была настоящей.

— Дерьмо! — выругался посетитель.

— Уже несу, — бросил в ответ Ахдио.

Среди всеобщего смеха Зип склонился вперед.

— Как это случилось, Ганс?

(Он держал руки подальше от пива, заказанного Гансом. Шедоуспан не был убийцей, вел спокойную жизнь, имел в последнее время множество любовниц, и, судя по всему, его жажда в этот вечер была искренней.).

Ганс, казалось, пытался расслабиться. Его плечи заметно опустились, он чуть глубже уселся на круглом стуле.

— Это.., существо остановило меня. Понимаете, словно хозяин города? Надменное, самоуверенное, ждущее, что я буду пресмыкаться червем у его ног. Когда я не сделал этого, оно стало хамить. Я некоторое время терпел это, потому что торопился на встречу с вами. Но оно не унималось. Не могло понять, почему я молчу, когда должен бы лизать ему ноги. Наглело все больше и больше. Когда же мне это надоело, я вежливо спросил: кто был рыбой, его папа или мама. Оно восприняло это как оскорбление — одному Ильсу известно почему — и потянулось за оружием.

Он замолчал; собеседники удивленно смотрели на него. Заметив, что кружка Камы уже тоже пуста, Ганс спросил: