Джозеф Дилейни - Секрет Ведьмака

— Кто это тебе сказал? Старый дурак Грегори? — Морган усмехнулся. — Конечно, ничего другого он не мог сказать. И знаешь почему? Потому что у него самого не хватает духа попробовать что-нибудь по-настоящему грандиозное. Все, на что он годится, это заставлять доверчивых учеников копать бесполезные ямы и забивать их всякой мелкой нечистью! Много лет он старался удержать меня от совершения ритуала. Даже вынудил дать матери обещание, что я не буду больше пытаться. Любовь к ней заставляла меня держать слово — пока ее смерть наконец не освободила меня от него. Только теперь я смог вернуть себе то, что по праву принадлежит мне. Старик Грегори — мой враг.

— Почему вы так сильно ненавидите его? — спросил я. — Что плохого он вам сделал? Все, что он делал, было ради вашего же блага. Он гораздо лучше вас и даже чересчур великодушен. Он помогал вашей матери, когда ваш отец сбежал. Он взял вас к себе в ученики и пощадил даже тогда, когда вы обратились к тьме, не стал наказывать, как вы того заслуживали. Вы хуже даже какой-нибудь злобной ведьмы, живьем связанной в яме!

— Может, он и делал все это, — негромко и зловеще проговорил Морган. — Но теперь уже слишком поздно. Ты прав. Я ненавижу его. Таким уж я уродился — с осколком тьмы в душе. И этот осколок рос и рос, пока я не стал тем, кого ты сегодня видишь перед собой. Старик Грегори служит свету, а я теперь полностью принадлежу тьме. Потому-то он мой естественный враг. Тьма ненавидит свет. И так будет всегда!

— Нет! — воскликнул я. — Так не должно быть. У вас есть выбор. Вы можете стать тем, кем захотите. Вы любили мать. Вы способны любить. Неужели вы не понимаете, что не должны принадлежать тьме? Никогда не поздно измениться!

— Хватит болтать! — взорвался Морган. — Наш разговор слишком затянулся. Пора приступать к ритуалу.

Какое-то время было так тихо, что я слышал лишь стук собственного сердца. Наконец Морган начал нараспев читать по гримуару, его голос то усиливался, то затихал в определенном ритме; все это очень напоминало то, как молятся перед своими прихожанами священники. В основном он говорил на латыни, но были слова по крайней мере из одного неизвестного мне языка. Он говорил и говорил. Казалось, ничего не происходит. В моей душе вспыхнула надежда, что ритуал не сработает или что Морган допустит ошибку и Голгоф не появится. Однако вскоре я почувствовал, что вокруг что-то происходит.

В зале становилось все холоднее. Это изменение было очень медленным, очень постепенным, как если бы что-то большое и ледяное приближалось из далекого далека. Это был тот особый холод, что я уже ощущал вокруг Моргана, — сила, которую он вытягивал из Голгофа.

Я задумался, есть ли у меня хоть какая-то надежда спастись, и очень быстро пришел к выводу, что почти никакой. Никто не знает о входе в этот туннель. Хотя я раскопал землю и добрался до камня, погода портится, и очень скоро яму снова заметет снегом. Ведьмак, конечно, хватится меня, но забеспокоится ли настолько, чтобы отправиться на поиски в пургу? Ну, допустим, он придет в лавку Эндрю и Алиса скажет ему, куда я пошел. Но, даже последовав за мной в часовню, найдет ли он мой посох? Я оставил его в роще за оградой, и сейчас посох уже наверняка занесло снегом.

Выяснилось, что я могу слегка шевелить руками. Может, удастся освободиться от веревки? Я начал раздвигать и сводить руки, изгибать запястья и пальцы. Хорошо хоть Морган не замечал, чем я занимаюсь. Он был слишком занят, произнося слова ритуала нараспев, почти не делая остановок, даже когда переворачивал страницу.

Потом, в очередной раз бросив на него взгляд, я заметил кое-что еще. Казалось, в зале появились новые тени, которые нельзя было объяснить расположением пяти свечей. И большинство этих теней двигались. Некоторые напоминали темный дым, другие — серый или белый туман. Они скапливались у наружного края пентакля, корчась и извиваясь, как будто пытались проникнуть внутрь.

Что они такое? Души тех, кто никак не может оторваться от нашего мира, случайно захваченные силой ритуала? Или, может, духи людей, когда-то похороненных в этом кургане или рядом с ним? И то и другое казалось возможным. Но что, если они заметят меня? До Моргана им не добраться: он защищен. Не то что я.

Только эта мысль мелькнула в голове, как я услышал вокруг слабый шепот. Уловить общий смысл было трудно, но время от времени выделялись отдельные слова. Дважды я услышал слово «кровь», потом «кости» и сразу вслед за этим собственную фамилию, «Уорд».

Меня затрясло от страха, хотя я боролся с ним изо всех сил. Ведьмак много раз говорил, что тьма питается ужасом и первый шаг в борьбе с ней — взглянуть в лицо собственному страху и преодолеть его. Я старался, я правда старался, но это было трудно, поскольку при мне не было ничего из оружия для борьбы с тьмой. Одно дело, когда в руках рябиновый посох, а в карманах соль и железные опилки. И совсем другое — быть связанным, полностью беспомощным пленником. А тут еще Морган совершает, может быть, самый опасный из всех магических ритуалов. И я — часть этого ритуала, искра жизни, приманка для Голгофа. По словам Моргана, едва появившись, Голгоф заберет себе не только мою жизнь, но и душу. Я всегда верил, что буду жить и после смерти. Возможно ли, чтобы меня этого лишили? Можно ли убить саму душу?

Потом шепот постепенно стих, тени исчезли, и даже возникло ощущение, что стало чуть-чуть теплее. Я перестал дрожать и испустил вздох облегчения. Морган все читал, переворачивал страницы. Я подумал, что, может, он допустил ошибку и теперь у него ничего не выйдет. Но очень скоро стало ясно, что я заблуждался.

Холод вернулся, а с ним и корчащиеся на границе пентакля сотканные из дыма духи. И, хуже того, на этот раз я узнал одного духа. Это была Эвелина, с ее огромными, исполненными печали глазами.

Шепот сделался громче, и теперь в нем звучала такая ненависть, что я ощущал ее почти физически. Что-то невидимое проносилось вокруг моей головы, приближаясь настолько, что я лицом ощущал движение воздуха, и всякий раз волосы у меня на голове вставали дыбом. Скоро угроза стала проявляться более материально: невидимые пальцы дергали меня за волосы, щипали кожу лица и шеи, холодное, зловонное дыхание касалось лба, рта и носа.

И снова все успокоилось. Но ненадолго. Холод опять стал усиливаться, а духи скапливаться у края пентакля. Так оно и шло — минута за минутой, час за часом, на протяжении всей этой самой длинной в году ночи. Однако с каждым разом затишье длилось все меньше, а периоды ужаса становились все длиннее. Ритуал набирал силу. Это походило на волны, во время прилива набегающие на обрывистый, каменистый берег, когда каждая новая волна оказывается мощнее, яростнее предыдущей и все дальше заливает берег. И во время каждого всплеска смятение вокруг становилось все сильнее. Теперь голоса вопили мне в уши, зловещие фиолетовые шары кружили под сводами зала. И потом, после того как Морган, казалось, целую вечность читал нараспев из гримуара, он добился того, чего хотел.