Часовой: Курсант - Дейлор Смит

фамилию Бестужев было запрещено произносить за пределами стен нашего дома. Для всего мира мы были Безродными. Ни титула, ни привилегий, ни денег. Одни обязанности и вечная, длящаяся уже почти сотню лет повинность. Которую, как я уже знал, искупить было невозможно, протяни наш Род еще столько же лет. Мы были проклятыми.

Игнат присел на краешек верстака, за которым он затачивал плотницкий топор, пригладил усы и обстоятельно произнес:

— И даже для нашего. Никогда не забывай, кто ты есть, Алексей. Через четыре года тебе придётся уйти. И ты больше никогда не вернешься в детство. И уйдя, ты еще не раз услышишь о своем имени много нехорошего… Тебя начнут окунать в дерьмо все, кому не лень. И ты ничего с этим не поделаешь. Не скалься, не скалься, не сможешь… Но забывать свою настоящую фамилию даже не смей. И умирая, твоими последними словами должно быть имя твоего Великого, запомни это, Великого Рода.

Опять политика! Я вздохнул и напомнил:

— Дядя Игнат, я ж про ри… Про Знак нашего Рода спрашивал!

— Не язви, пострел! — добродушно усмехнулся Игнат, пробуя ногтем остроту наточенного лезвия. — Для вашего Рода, как и для остальных двенадцати, Родовой знак, наносимый на тело каждому законнорожденному наследнику, достигшему шестнадцати весен, позволяет использовать дарованные испокон веков особые способности.

Я уверенно кивнул, словно так и знал:

— Магия. Как есть магия.

Игнат отложил топор и, почесав бороду, сдвинул густые брови. Я затаил дыхание. Когда наш управляющий так делал, то готовился изречь некую непреложную истину, для моего, как он любил говорить, познавательного воспитания.

— Магия, — проворчал он. — Что ты о ней знаешь, помимо историй из сказок? Родовые способности высших аристократов это нечто большее. Это не просто магия, которой может научиться любой, обладающий зачатками мало-мальского таланта. Это не сложнее, чем выучиться малевать картины или играть на дуде! Способности Рода — это передаваемый из поколения в поколение и накапливаемый опыт, и особые знания. Это вложенная в тело самим богом сила. Позволяющая успешно противостоять магии и заклятиям. У каждого Рода свои, присущие только ему, особенные способности. О которых никто лишний раз не будет попусту молоть языком.

Я задумчиво умолк. Умолк и дядя Игнат, вернувшийся к любовно-обстоятельному созерцанию наточенного топора. Мы находились в мастерской Игната, где он проводил все свободное время. Я часто бывал в его святилище. Мне здесь нравилось. Тут очень вкусно пахло кожей, свечным воском, маслом, раскаленным железом, углем. Большое помещение с низким потолком, со стропил которого на крючках и подвязках свешивались различные любопытные штуковины и инструменты. Стен было не видать за прочными стеллажами, заваленными всякой всячиной. В мастерской Игната имелся кузнечный горн, верстак, тигель, какие-то непонятные моему детскому восприятию станки. Раньше они с отцом частенько на пару заседали здесь и травили байки, ремонтируя различные вещи. Игнат любил поговаривать, что у моего папки руки росли из правильного места. Наверно ещё и потому, что здесь по-прежнему витал видимый только мне дух отца, я любил тут бывать.

— Должно быть, это очень здорово, заиметь такой знак и получить эти удивительные способности, — простодушно пробормотал я. Игнат с сочувствием посмотрел на меня и засопел. — Но я не ощущаю в своём теле ничего подобного! Какая во мне сила?

— Наносимый на тело Знак Рода это своего смысла ключ, пробуждающий твои способности, — насупился Игнат, отводя глаза. — Эх, Лёша, Лёша… Не мечтай о том, что недоступно! И не жалей потерять то, что и так не принадлежит тебе. Смекаешь?

Я, ойкнув, прикусил язык. Как же я мог забыть! В тот день, когда мою спину украсит гордый, сжимающий в передних лапах меч красавец-грифон, поверх, уже совсем другим человеком, будет нанесена особая метка. Волшебная руна, блокирующая мой дар и навечно запирающая его внутри меня.

— Зачем? — насупившись в тон Игнату, спросил я в пустоту.

Игнат терпеливо вздохнул и сказал:

— Алексей, ты ж уже не мелкий, знаешь историю…

Покосившийся на меня управляющий едва слышно пробормотал что-то типа «ну весь в Сашку, пострел, царствие ему небесное». Я упрямо выдвинул подбородок и произнёс:

— Я не о том, дядь Игнат. Зачем вообще давать то, что не будет моим? Для чего затевать церемонию с нанесением на мое тело Родового Знака? Прекрасно обойдусь и без него! Для чего все это?

Игнат удивлённо посмотрел на меня и покачал кудлатой головой.

— Ох, смышлен ты не по годам, малыш… И правильные вопросы задаёшь.

— А ты отвечай!

— Ишь ты, разкомандовался! — хохотнул Игнат. — Всыпать бы тебе по заднице, как бывало, да ты уже поперек кровати то и не помещаешься. Вон какой каланчой растешь! Уже почти меня перегнал… Спрашиваешь, зачем? А вот затем. Если в определённом возрасте твой спящий дар не пробудить, не вырвать из спячки, то он со временем пожрёт тебя изнутри. Будет грызть в тебе дыры и рано или поздно сведет с ума, выест мозг и превратит в юродивого калеку.

Я, невольно вздрогнув, представив себе такие последствия, фыркнул:

— Врёшь, поди!

— Вот я тебе сейчас все же задам, ох, задам, молокосос! Сашка, да будет Господь к нему милостив, ужо и сам бы мне в руку ремешок вложил за-ради такого благого дела…

Спина между лопаток стала немилосердно жечь, я застонал, заворочался и проснулся. На койке, в каюте мягко плывущего по небу через облака дирижабля, несущего меня все ближе к дому. Пробудив меня, незримый огонь угас. Я поскрёб пальцами рисунок грифона, прямо через пропитавшуюся холодным потом рубаху. Очередной сигнал опасности? Но что сейчас мне могло угрожать? Поднявшись, я прильнул к иллюминатору. Вечерело, в темнеющем небе зажигались первые звёзды. В каюте стало сумрачно, как в пещере. Никакого внешнего освещения в моей комнатушке предусмотрено не было. Зато все в том же шкафчике я отыскал до краев заправленную маслом лампу и поставил на стол, в специальное для нее крепление, чтоб ненароком не опрокинулась. Но пока решил не зажигать, лишь отодвинул в сторону шторку на окне.

Если бы не припекло спину, то дрых бы и дальше, невзирая на вновь заворчавший в требовании пищи желудок. Обманывая его, я отхлебнул из кувшина. О чем меня предупреждал Родовой символ? И почему он напомнил о себе, когда по трапу стала подниматься компания из угрюмого мужика в черном, похожей на домоправительницу-няньку-мамку женщины и скрывающей лицо девушки? Дело в них всех или в ком-то одном?

Я передёрнул плечами. Чего гадать? Остается только надеяться, что это была ложная тревога. Я продолжал сидеть на койке, а нарастающее чувство голода все сильнее