Владимир Романовский - Год Мамонта

— Не льстите мне, Хок, я ведь и влюбиться в вас могу, и вам тогда не сдобровать.

— Да? Ну тогда не надо. Ну, до свидания.

— До свидания.

Перед самым трактиром Брант расправил на себе одежду, вытер пот со лба, кое-как разгладил волосы, поправил перевязь, и вошел внутрь как ни в чем не бывало. Пройдя к себе наверх и тщательно заперев дверь, он вынул из ножен меч и обтер клинок простыней. Внимательно исследовав себя в зеркале (во всех жилых помещениях были зеркала), он обнаружил всего лишь несколько мелких царапин и синяков. Ничего страшного. Правда, левое колено и бедро болели от удара об раму.

Трусом он себя никогда не считал. Что-то было в том жилистом, с приплюснутым носом и слегка оттопыренным ухом, человеке, что-то мистическое, против чего нельзя сражаться. Невозможно. Что?

Хорошо бы было убраться из города прямо сейчас, или, еще лучше, как только наступят сумерки. Но у Нико были те самые четыре или пять золотых, и Брант не рассчитывал увидеть своего спутника раньше полуночи.

Нико явился только к пяти утра, пьяный вдрызг, в рваной одежде, с синяком под глазом, глупо улыбающийся.

— Расскажу — не поверишь, — сказал он и уснул.

Брант поймал его, когда он падал лицом вперед, дотащил до кровати, уложил и накрыл простыней.

К полудню они проснулись и спустились в ванную залу. Нико стонал и шипел. Все тело у него было в синяках и царапинах.

— Какие однако сволочи живут в этом городе, — сказал он, развалясь в лохани и прихлебывая из кружки горячую журбу. — Пришли мы к ней домой, помиловались там, потом поеблись, а она вдруг говорит — пойдем погуляем. Я не против, как всякий бывалый воин я люблю гулять. Приходим в одну таверну…

— Надо было заказать и домой нести, — сказал Брант, не очень вслушиваясь.

— Приходим в одну таверну…

— Правда, на вынос всегда хуже и дороже, чем ежели внутри.

— Приходим в одну таверну, а там такие ухари сидят, ждут. Сразу подошли. Впятером. Ну, троих я кое-как одолел, одного в окно вывалил, а пятый меня стулом достал. Мне где-то мгновения не хватило, всего-навсего, чтобы среагировать. Ну, я упал, так они как навалились. Я их ногами. Тут половой подбегает, я крутанулся, ногой ему в ребра, он вниз, я морду его принимаю на кулак. Оказалось, он мне помочь хотел. Потом этих выволокли, подходит хозяин, жмет мне руку, благодарит. И приносит кувшин вина, бесплатно. Куда баба моя девалась — не знаю. Подсаживаются ко мне двое, начинаем мы пить, потом следующий кувшин, и еще, а потом я плохо помню, чего было. Очухиваюсь — вот в таком виде. Стража ночная меня остановить хотела, я побежал, один за мной увязался, я за угол, он за мной, ну, я с ним разобрался. Выхода не было. Злой был. Возможно, убил. Не знаю.

— Слушай, Нико, — сказал Брант. — Нам весь сегодняшний день нужно просидеть в комнате. К окну не подходя. Тут за мной гоняется один. С охраной.

— Не бойся, — сказал Нико. — Если что, я его убью. Мне в этом городе больше нечего терять, за мной скоро все население гоняться будет.

— А как начнет смеркаться, — продолжал Брант, — мы с тобой наймем экипаж прямо до Астафии.

Сгорая от стыда, Брант пытался ходить по комнате, набрасывать эскизы зданий, спать. Ничего не получалось. Нико раздражал россказнями и заверениями, что лично он, Нико, никогда от опасности не бегал и не перед каким врагом ни разу не отступил.

Откуда мне знакома эта физиономия с приплюснутым носом, думал Брант. Где я ее видел. Почему так быстро решил бежать? В конце концов, есть ли опыт, нет ли опыта, эта свинья лежала на полу, придавленная столом, а я стоял рядом с мечом в руке. Это я уложил его на пол! Он с большим трудом поднялся! Ничего не стоило приставить ему меч к горлу, или оглушить, или даже связать! А я вместо этого кинулся, сломя голову… до сих пор передергивает… и сижу в этой клетке, боюсь на улицу нос показать.

Где я видел этого гада? И когда?

Неожиданно он вспомнил, где и когда.

Ах вот оно что, подумал он. Вот в чем дело, оказывается. Это просто детский ужас. Естественный и непобедимый.

Брант вынул меч из ножен и внимательно осмотрел клинок. Нико что-то спросил. Брант не расслышал и проигнорировал. Он вложил меч в ножны, надел дублет, повязался перевязью, накинул плащ, и представил себя выходящим из таверны. Он понял, что ничего не выйдет. Раздраженно сбросив плащ и сняв перевязь, он сел на кровать, уперся локтем в колено, и пристроил подбородок на сжатый кулак.

— Давай сыграем в парусники-и-галеры, — предложил Нико.

— Лучше в дочки-матери. На деньги.

— Можем в карты, если хочешь.

— Ладно. Сиди здесь, я спущусь за колодой.

Оказалось, Нико очень неплохо играет в триш, арчер, и сито, но совершенно не понимает игр, где нужно, в добавок к интуиции, морочить голову противнику.

За картами прошел день. Ужин был скромен. Брант расплатился с хозяином и, сопровождаемый Нико, вышел во влажный, душный кронинский вечер.

Они прошли спокойным шагом (в случае Нико, увы, спокойный шаг привлекал внимание) к зданию Университета. На углу ютились четыре экипажа. Два из них выглядели надежно и могли выдержать трехдневный переход. Неожиданно Брант прижался к стене и одной рукой остановил Нико.

— Тихо. Стань рядом со мной.

По противоположной стороне сквера перед Университетом двигалась знакомая фигура. Абсурд — на таком расстоянии невозможно определить, кто это, но Брант спинным мозгом чувствовал — кто. И вспомнились еще раз — черная повязка, закрывающая нижнюю часть лица, черный платок, повязанный вокруг головы, и видны только глаза и приплюснутый нос. И рука, всаживающая в рот тряпичный кляп. И все это — молча. А потом — мешок. А потом голос — тот самый, что звучал в студенческом кафе — «Вроде, никто не проснулся. Ну, гони».

Фигура скрылась. По лбу Бранта тек холодный пот.

С возницей договорились быстро. Полчаса спустя карета мирно катилась по Южной Дороге к Астафии, и с каждой верстой страх уменьшался, и когда четверо пеших разбойников под самое утро, на пятидесятой уже версте, попытались напасть на карету, Брант спокойным голосом сказал вознице:

— Останови. Мы их сейчас перебьем и поедем дальше.

Разбойники ссыпались со стен кареты, за которые держались, и скрылись в лесу.

На третий день утром, прямо по ходу показался шпиль Храма Доброго Сердца. Через четверть часа карета въехала в Астафию.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. В АСТАФИИ

Город не произвел большого впечатления на Бранта. Как оказалось, он многое помнил. На Нико, ровно ничего не знавшего о столице, хоть и уверявшего, что он много раз здесь бывал по секретным заданиям, впечатление вообще произвести было трудно, и еще труднее понять, произведено впечатление или нет. Храм Доброго Сердца, возле которого Брант остановился, чтобы поглазеть, Нико не оценил, сославшись на то, что религиозное его чувство наиболее всего тяготеет к древним языческим традициям Ниверии. Что это за традиции, Брант не знал, и Нико, похоже, тоже.